Головины и Второв за соседними столами вели себя иначе. Михаил Иванович культурно кушал что-то при помощи ножа и вилки, не забывая промакивать губы салфеткой и беззвучно отпивать из бокала на тонкой ножке. При этом о чём-то вполголоса беседуя с женой и пастором. Великий человек, я б так точно не смог. Братья же отличались друг от друга разительно. Фёдор продолжал соответствовать амплуа умницы и эрудита, но сегодня с каким-то явно декадентским уклоном. Хмурый, на все распросы четы Сальваторе он отвечал односложно, а чаще всего — неопределенными жестами и покачиваниями головы. Голова качалась с каждой минутой всё медленнее, потому что к вопросу уничтожения спиртных напитков за столом он подошёл со всей серьёзностью. Молча напивался, короче. И я его прекрасно понимал. Младший же Головин был полной противоположностью брата. Он, судя по всему, успел срочно накидаться и теперь заливался соловьём. В глазах Бадмы, смотревшей на него с момента встречи с тревогой и волнением, стали проскальзывать нотки, как во взглядах терпеливых жён пьющих мужей. Вроде как и опасно, что буянить может начать, и неудобно временами за выпившего, но зато перед глазами, рядом, живой и здоровый. Тот же, почуяв благодарную публику в лице цветка преррий и замерших с разинутыми ртами Вани и Антона, токовал, теряя напрочь связь с реальностью и здравым смыслом.
— Не, ну а чо? Декабристы разбудили Герцена, а мы разбудили Велеса! — выдал он совсем уж громко, отставляя очередной стакан.
— Кого-кого? — поражённо повернулась к нему Надя. Потому что реплика была отчетливо слышна и за нашим столом.
— Да ты слушай его больше, родная. Он сейчас ещё стакан всадит — и Ктулху разбудит, — фальшиво-спокойным тоном сообщил я жене.
А сам, убедившись, что она не меня не смотрит, махнул Тёме и постучал себе по лбу согнутым пальцем. Он, увидев мой жест, провёл по губам сжатыми большим и указательным, давая понять, что сигнал принял и больше ни слова не проронит. Но уже через минуту заливал дальше:
— А тут из бурана попёрли ётуны! Не, парни, это не то, что вы подумали. Это снежные великаны, древнее зло во плоти. У каждого — по вековой сосне в руках, зубы как у тираннозавра, наружу аж торчат! Ну, мы с Федькой думаем — пи… пичально нам сейчас станет: Иваныч за спинами у нас полыхает, как Киркоров на концерте, аж глаза слепит, а Волков замер, как будто внезапно вспомнил, где заначку спрятал. И тут — бац!!!
Он треснул кулаком по столу, попав по краю тарелки, с которой взмыла под самый потолок половина курицы, никогда не летавшей так и при жизни. С края столешницы в панике спрыгнула бутылка кальвадоса, но стальной Головин, демонстрируя неожиданные чудеса координации и мышечной памяти, исхитрился поймать её над самым полом, спася от гибели. Продолжая рассказ как ни в чём не бывало, налил из спасённой себе выпить. Кажется, в соусницу.
— Демоны размножились! — трагично прошептал он голосом телевизионного милиционера Володи Яковлева и отпил из неожиданной ёмкости. Судя по губам, которые он тут же облизал, в соуснице был майонез или что-то вроде того. Но приключенца это не смутило ничуть — он даже, кажется, обрадовался обстоятельству, что удалось и выпить, и закусить, не прерывая истории.
— Как завоют на три глотки — аж уши заложило! Рванули вперёд и давай гвоздить великанов дубьём — только щепки да ледышки полетели! Те тоже давай выть, как пурга на Северном полюсе — такая жуть, что волос стынет!..
Словом, бенефис удался. Все присутствовавшие, даже те, кто ни слова не знал по-русски, едва ли не стоя аплодировали Тёме, который окончательно выдохся и стал повторять особо понравившиеся ему эпизоды из своей истории. Их с братом, уставших до полного изнеможения, бережно вынимали из стульев крепкие испанцы в гражданской одежде, но с военными глазами, появившиеся как по волшебству. Правда, зайдя на веранду, они первым делом склонили головы, приветствуя падре, так что автора фокуса я, кажется, вычислил.
Домой мы шли почти как обычно, только Аня не ехала у меня на плечах, а крепко держала за руку, семеня рядом. С другой стороны шагал сын. И я знал, что при необходимости смогу на него опереться. Это было новое для меня, но непередаваемое по силе ощущение. Надя держала дочку за другую руку, время от времени одергивая, чтобы та не бежала слишком быстро — папе трудно быстро идти. С одной стороны, чувствовать себя старой хромой развалиной было не очень приятно. А с другой — очень. Потому что меня окружали самые любимые и близкие люди, и я был полностью уверен в том, что эти не бросят. Расчувствовался, в общем, под вечер.