Записки нечаянного богача – 3

— Ну и чего? Ты переживаешь, что Лукас и Клэптон не похлопали, или что? Так один сидел далеко, а у второго зрение ни к чёрту, — не понял я.

— Я был уверен, что они ненастоящие! Тут же всё — голограмма! — взвился он.

— Неа, — покачал головой я, потянувшись за рюмкой. Антон с Ваней прилетели только сегодня, поэтому в Корчме с нами не завтракали. — Тут всё по-взрослому, по-настоящему.

— Даже если кто-то помер — выйдет и исполнит номер! — подтвердил в стихах подошедший Тёма, — ты дальше смотри — вообще обалдеешь!

По трибунам пошёл шепоток: на стене появился анонс конкурса. В социальных сетях обещали подарить диск с первой копией шоу, с разделом «не вошедшее» и автографами Ланевских тому, кто угадает следующего выступающего. Предложения сыпались — одно круче другого. Мне запомнились почему-то Сергей Лазарев, Тиль Линдеманн и Иосиф Кобзон. «А что, шикарное было бы трио!» — съязвил внутренний скептик.

Верхний свет стал плавно угасать, будто на стадион медленно наползала тьма. Народ притих, уставившись на сцену, которая вдруг сыграла в трансформера: поднялась вертикально и на обратной стороне оказалась мрачноватая декорация, вполне в духе ожидаемой «тяжелой» группы. Ну, мной и Головиным ожидаемой. Остальные смотрели на фирменную надпись со стрелами на буквах «М» и «А», отказываясь верить глазам. Снизу, между тем, поднималась платформа со всем оборудованием: барабанной установкой, стойками с микрофонами и прочей «два — кто — новый». Все четверо музыкантов тоже были на местах. По центру стоял давешний коллекционер, с гитарой на ремне.

— Совет да лью́бов, Ланевски и Голови́ни! — прокричал он. Слово «совет» так, чтобы не звучало как «советский» я его говорить научил, а потом меня кто-то отвлёк, вроде бы.

И зазвучала та самая композиция, которую единственную я умел играть в режиме соло-гитары. И то только первые тридцать секунд.

Стадион не выл — он ревел! Не знаю, что уж там накрутили звуковые специалисты, но мне показалось, что они минимум четырежды добавляли громкости музыкантам, чтобы пробиться сквозь зрительский шумный восторг. На кадрах с улиц народ орал, тыча пальцами в картинку со сцены. Самая известная баллада о любви в жанре «трэш-метал» звучала над городом. И над страной. И над миром. И на самом деле, остальное уже не имело никакого значения (4).

За три песни, прозвучавшие со сцены в исполнении легенд и монстров, охрипли, кажется, все, кому было от тридцати пяти до пятидесяти. Хотя, и люди постарше тоже неожиданно ярко реагировали на американский коллектив. Усатый блондин за соседним столиком подпевал композиции «Найти и уничтожить» (5) с таким чувством, будто обратно на работу возвращаться уже не планировал. Только что жестами в сторону зарубежных партнёров не дублировал текст.

Последней в списке согласованных с группой композиций была «По ком звонит колокол»(6). И уже на вступлении началась чертовщина.

«Задвоилась» басовая партия. Роберт с удивлением смотрел на свою гитару, которая, будто бы, продолжала играть даже тогда, когда он отвёл от неё обе руки. За спинами музыкантов снова блеснула вспышка, ослепив всех в зале, неотрывно следивших за сценой. Когда к зрителям вернулось зрение, стала прерываться и оборвалась партия ударных. Потому что Ларс замер, глядя на фигуру перед ним, проявлявшуюся из тумана. Джеймс и Кирк обернулись — и тоже остановились. Высокий патлатый парень, проявившийся из мглы между ними, некоторое время продолжал играть, а потом тоже прекратил.

— Ну чего вы замерли, парни! Совсем старые стали, забыли ноты? — со смехом спросил он.

Длинные волосы. Растянутая майка со странного вида принтом. Узкие кожаные штаны. Дурацкие редкие усики над верхней губой. Это был Клифф Бёртон, первый басист группы. Виртуоз и талантище. Единственный среди них, у кого было классическое музыкальное образование. Которому было двадцать четыре года, когда автобус, ехавший из Стокгольма в Копенгаген в европейском турне группы упал набок и раздавил его, выпавшего из окна. Насмерть.

— А-а-а, чёрт с вами, тормоза́, я сам сыграю. Ох, как я скучал по всему этому! — и четырёхструнная гитара взвыла снова.

Роберт подошёл на негнущихся ногах, рухнул на колени и замер, глядя за пальцами Клиффа, кажется, повторяя его движения. Его собственная гитара лежала там, где он её бросил.

Ларс сжимал в кулаках палочки. По щекам его текли слёзы. Джеймс и Кирк стояли не шевелясь, и, кажется, тоже плакали. Их на большом экране не показывали, а видно мне отсюда не было. Парень доиграл соло — и замер. Зато заорали и загремели зрители.

— Как же это здорово — быть живым! Да здравствует жизнь! Да хранит вас всех Бог! — он распахнул руки, будто хотел обнять весь стадион. Крики публики вышли на новый уровень децибел.

— Рад был повидаться, парни! Не спешите ко мне — тут у вас столько всего интересного! Счастливо!