Записки нечаянного богача – 3

Это было похлеще, чем в кино. Пейзаж, говоря избитыми клише, ожил. Но такого оживления хмурой осенней лесопарковой зоны наверняка не ожидал бы ни один завзятый натуралист. Вздымалась припорошенная снегом трава с землёй. Падали кусты. И вместо них появлялись бойцы в лесном камуфляже, слабо различимые даже стоя. Один, почти напротив меня, вышел, казалось, прямо из дерева, которое было как бы не в два раза у́же него. Они сворачивали какие-то покрывала из фольги и что-то, похожее на туристические пенки, крепили сзади под рюкзаками и лёгкой трусцой убегали в сторону, противоположную от города. Я насчитал десятка три, но фигуры сливались одна с другой и уверенно сосчитать их смог бы, пожалуй, только сам Головин, донельзя самодовольно наблюдавший за моим ошалелым лицом.

— Скажи ещё, что с воды меня прикрывала рота боевых пловцов дяди Коли с Тихоокеанского ПДСС — и тащи мне корвалолу, — обессиленно выдохнул я.

— Откуда знаешь про прикрытие с воды⁈ — строго и резко спросил он. Но не выдержал моего идиотского выражения лица, вытянувшегося ещё сильнее, и раскололся — заржал, от души, до слёз, хлопая меня по плечу, а себя по коленке и всхлипывая: «ты б себя видел, Дим!».

— Ага, а с воздуха нас прикрывали чайки, — кивнул он, отдышавшись было, но тут же сложился от хохота обратно.

Мы ввалились в «Корчму», продолжая разговор, начатый ещё в машине. Я на ходу кивнул вчерашней официантке и прошёл дальше, в тот зал, где сидели вчера вечером. За тем же самым столиком нас ждали Рыгор и Василь, глядя в стоявшие перед ними мониторы ноутбуков.

— Как прошло? — чуть обеспокоенно спросил нас Болтовский.

— Штатно, — ответил я и пожал руки им обоим, представив Артёма.

— Лосвидо, девятнадцатый? — неожиданно спросил у Головина Василь, указав тому куда-то на грудь.

— Да, примерно в тех краях, — ответил он своей привычной поговоркой, но на корчмаря смотрел теперь гораздо внимательнее, словно пытаясь вспомнить, где его видел раньше, хоть и стараясь не подавать виду.

Я пригляделся. Над левым нагрудным карманом у него висел какой-то значок, вроде как грифон с топором. Стоял он на двух скрещенных ножах разведчика, а на левой лапе держал щит с эмблемой военной разведки — силуэтом летучей мыши. Понизу шла лента с надписью «Доблесть и мастерство». Приключенец не переставал удивлять.

— Какие планы? — спросил Василь, усевшись обратно.

— Пожрать бы не мешало, — оживлённо потер руки Головин.

— Это само собой. Дальше что? — хозяин зашептал что-то на ухо неслышно подбежавшей официантке. Она кивнула и пулей вылетела за дверь.

— Дальше — в больницу надо, проведать Коровиных, — выдохнул я, садясь напротив него.

— Тьфу, не мог раньше сказать, — досадливо сморщился Василь, и, поднявшись, вышел следом за убежавшей сотрудницей.

— Какие новости, Рыгор? — обратился я к сидевшему слева чекисту, не сводившему глаз с экрана.

— Хрен их разберёт, Дим, — он устало потёр переносицу и красные с недосыпа глаза. — Часть их людей растворяется по стране и отваливает за кордон. Некоторые — с семьями и роднёй. Другая часть наоборот стягивается в город. Эти как раз без семей.

— Видимо, танцы всё-таки будут, — хмуро проворчал Головин и спросил у него, кивнув на монитор, — разрешите?

Рыгор отогнул повыше экран и чуть повернул ноутбук к подошедшему Артёму. Минут пять они обсуждали что-то, видимое ими одними, словами, понятными только им. Я же навалился на принесённые харчи, запивая их горячим местным сбитнем.

Василь вернулся тогда, когда засекреченные коллеги-смежники закончили непонятное обсуждение-брифинг и тоже кинулись догонять меня в плане еды. В руках у него были две одинаковые корзинки, только у одной на ручке была красная ленточка.

— Смотри, Волк: это для бабы Даги, а это для Милы. Не перепутаешь? — улыбаясь в усы, спросил он.

— Постараюсь, — улыбнулся я, потрогав пальцем ленту на корзинке для Людочки, — а что там?

— Для Бабы Даги — куриный суп по старинному жемайтскому рецепту, гусятина разварная с печёной тыквой и брокколи. Ну и сладкое, она венский штрудель очень любила в своё время, — он помрачнел.

— А для внучки? — видно было, что о еде он мог говорить долго и профессионально, с любовью и интересом, вот пусть про неё и рассказывает, нечего про плохое вспоминать.

— Миле ушица свежая, зразы, свининка с гарниром и фруктов много. И печева всякого мои положили от души — всегда жалели сиротку. Она последний год ходила — в чём душа держалась только? Одни глазищи на лице. Ну да Бог даст — наладится у них всё теперь.

И мы одновременно, все вчетвером, поплевали через плечо и постучали по столу. Интересно, всё-таки, и во многом одинаково ведут себя в определенных обстоятельствах католики, православные, агностики, двоеверы и прочие атеисты. Хотя, как в песне поётся: «не бывает атеистов в окопах под огнём».

На крыльце отделения стоял Иван Иванович Леванович и смолил «Беломор». Как и в случае с «Примой» при встрече со Славой Могилой в Шереметьево, я удивился — давно не видел в продаже этих папирос.

— Привет, герои, — хмуро поздоровался он.