Мы закончили семейный ужин, когда окончательно стемнело. Здесь ночь, казалось, падала ещё быстрее, чем, например, на побережье Чёрного моря: ласковый пастельно-бежевый вечер становился на два-три удара сердца предзакатными интригующими сумерками, которые тут же внезапно накрывались черно-синим бархатом ночного неба с россыпью звёзд. Знакомые созвездия находились с гораздо большим трудом и в совершенно неположенных местах. Мы со Второвым едва не поспорили, пытаясь найти Полярную звезду и научить этому непременному навыку сыновей: берёшь внешнюю, дальнюю от ручки, стенку ковша Большой Медведицы, продолжаешь вверх, отмеряя пять равных стенке отрезков — и вот она, Стелла Полярис. Дочери, сидя на плечах, измеряли небо пальцами, пытаясь отложить нужное расстояние между большим и указательным. До дома шли пешком, наслаждаясь относительной тишиной портового города. Но сам порт был значительно правее, а набережная — чуть дальше вперёд, поэтому на «нашей» улице было спокойно и тихо. И охраны, соответствующей статусу серого кардинала, я не наблюдал, хоть и старался. Видимо, их навыки не попадаться на глаза были значительно лучше моих поисковых.
Наутро решил заняться кулинарией. Не то, чтобы местная кухарка сломала руку или изначально готовила одну бурду — ни коем случае. Но иногда бывает такое: накатывает жажда приготовить что-то собственными руками, чтобы потом это немедленно уничтожить в кругу семьи. Оставив Надю досматривать утренние сны, я вышел в коридор и заметил, что дверь Аниной комнаты приоткрыта. Как и комнаты Антона. Это насторожило. Неслышным шагом подобрался к дочкиной спальне, заглянул — никого. Из комнаты сына раздались негромкие голоса и смех. Пошёл туда.
Под тихую, но ритмичную музыку брат и сестра делали утреннюю гимнастику. В семь утра, в комнате с видом на Атлантический океан. Солнце здесь в окна заглядывало только после полудня и вечером, чтобы окрасить всё сперва в яркое золото, а после — в оттенки от розового до багряного, поэтому сейчас, утром, большого света не было. Аня сидела у Антошки на вытянутых худых ногах, держа на уровне груди раскрытые ладошки. Он делал упражнения на пресс, и, поднимая корпус, «пробивал двоечку» по маленьким мишеням, едва обозначая удары. Мы с дочкой частенько так баловались, но в ежедневную полезную привычку это, к сожалению, не переросло. Эти же забавлялись в полный рост. И, судя по красной потной физиономии сына, без шуток, по-настоящему, с полной самоотдачей. На моей памяти это был первый случай, когда они бы так весело и без скандалов проводили время без нас с Надей. Надо же, чего только не приносит таёжная охота на кабана.
— Доброе утро, братцы-кролики! — негромко проговорил я, заходя.
— Папа, привет! — крикнула Аня, не оборачиваясь, на что брат сделал строгое лицо и зашипел, прижав к губам палец. Но упражнение делать не прекратил. Видимо, на счёт повторы выполнял.
— А как насчёт до рынка пробежаться и организовать завтрак или, к примеру, обед? — вкатил я предложение в группу физкультурников.
— Можно, — сдержанно пропыхтел Антон. Дочка же быстро вскинула вверх большие пальцы на обеих руках, но уже молча. Сработались детки.
— Тогда так: доделывайте зарядку, ты в душ, Аня вниз, на кухню. Дожидаемся тебя — и вперёд. Ты хоть немного по-ихнему понимаешь, я только и умею, что хмуриться и пальцем показывать, — дети тихонько засмеялись, вспомнив как я позавчера пытался на пляже купить фрукты и мороженое, решительно не понимая ничего из того, что вываливала на меня местная работница уличной торговли. Она частила, как швейная машинка, а я только грустнел лицом, чувствуя, что даже примерную тематику беседы уловить не могу.
Сын справился рекордно, мы даже на часы с Аней второй раз посмотреть не успели, как он стоял в дверях, одетый и причёсанный, едва не стуча копытом. Я, видят Боги, впервые в жизни видел в нём подобный энтузиазм в это время суток. Хотя нет, вру, второй. Первый раз был в день его рождения несколько лет назад, когда в подарок был обещан свежевыпущенный хитроумными зарубежными маркетологами очередной шедевр дизайна, юзабилити и научно-технической мысли с откусанным яблоком на корпусе. Но тогда он, кажется, и вовсе спать не ложился на нервной почве.