Записки неримского папы

В садик он пока не ходит, а любую детскую площадку сразу превращает в древнеримский Колизей, на арене которого устраивает с другими мальчиками гладиаторские бои за жизненно важные ресурсы: совочки, лопаточки и формочки.

Вопрос про друзей Артема – мой пунктик. Как бабушка незамужней девушки мечтает найти внучке мужа, так я целыми днями страдаю от мысли, что сынок до пенсии будет играть в кубики со своим полоумным старым отцом.

В очередной мой приезд в деревню мы сидели с сыном во дворе, болтали о разном. Ну как болтали – болтали настолько, насколько позволяли мои знания немого языка двухлеток.

Я задал Артему свой дежурный безнадежный вопрос:

«А друзья у тебя здесь есть?»

«Да», – уверенно ответил сынок.

Он всегда так отвечает, и эти ответы ничего не значат. Потому что на дальнейшие уточняющие вопросы Артем каждый раз называет клички каких-то соседских котов, собак, попугаев и хомяков. Таких друзей у него действительно хоть отбавляй.

«А как зовут твоего друга?», – без энтузиазма продолжал я.

«Катя», – ответил малыш.

Это что-то новенькое, подумал я. Наверное, с козой подружился, тут в деревне коз почти в каждом доме держат.

«Это коза, что ли?» – спросил я сына довольно беспардонно.

Артем внезапно посмотрел на меня как на дебила. Я даже вздрогнул: таким же взглядом обычно смотрит на меня жена, его мать.

«Ни! Де!» – уточнил он для особо тупых. То есть: «Нет! Девочка».

Я встрепенулся. Вот это да. Сын познакомился с реальным человеком и сразу с целой девочкой, вот это удача.

«А где она?» – продолжил я свой бабушкин допрос, сгорая от нетерпения.

«Там», – ответил Артем и показал пальчиком куда-то в сторону.

Там, куда указал сынок, стояла огромная бочка, в которой теща хранила воду для полива грядок.

Я сник. Но решил подыграть малышу.

Я встал и подошел к бочке.

«Тут?» – переспросил я.

«Да», – ответил Артем.

Чтобы закончить игру, я заглянул в бочку.

И моментально похолодел. Если бы я был пьяным, я бы протрезвел.

Бочка была наполнена наполовину. Из воды торчала детская ручка.

«Кто это?» – пробормотал я побелевшими губами.

«Катя», – спокойно ответил Артем, расслышавший мой вопрос.

Мой мозг лихорадочно работал. По спине скользнула липкая струйка пота.

«Ты чего там завис?» – услышал я голос жены.

Этот голос доносился откуда-то издалека. Видимо, я уже начинал терять сознание.

«Кстати, – добавила жена, – раз уж ты подошел, достань оттуда Темину куклу. Он ее туда бросил».

«Катю?» – задал я, пожалуй, один из самых идиотских вопросов в своей жизни.

«Катю, Катю, – ответила жена, посвятившая свою жизнь ответам на мои идиотские вопросы, – достань, пожалуйста».

16. «Папка!»

Артем едва научился сносно выговаривать простейшие фразы, как тут же начались речевые эксперименты.

Малыш маниакально добавляет суффикс «к» в слова, обозначающие родственников.

Вместо мама – мамка, тетя – тетька, дядя – дядька и так далее.

Подобным образом в девятнадцатом веке какой-нибудь сын аристократа, «сходивший в народ», намеренно опрощал свой язык. Три месяца в деревне не прошли для Артема даром.

Слух это режет страшно.

Допустим, здесь, в деревне, он свой среди чужих. Но что будет в столице?

Что будет, спрашиваю я себя, когда он в Москве, в приличном обществе, крикнет, как он нынче любит: «А где моя бабка?»

У меня много рафинированных родственников, теперь везде дефибриллятор с собой возить, что ли?

Да и я не железный.

Артем порой подходит, встает рядом, смотрит снизу вверх, жалостливо сощурясь, и говорит проникновенно так: «Папка!»

А я сразу вспоминаю душераздирающую сцену из фильма «Судьба человека», где мальчик-беспризорник бросается на шею героя Бондарчука с таким же вот точно криком «Папка!».

И мой позвоночник складывается напополам, и я осыпаюсь бесформенной грудой органов к ногам сына.

Что иногда бывает совсем некстати, особенно когда Артем приходит ко мне с разбитой чашкой или оторванным куском обоев в руках.

17. Великий и могучий

В деревне, сидя на крылечке, разговариваю по телефону с приятелем. Приятель – филолог, кандидат наук, русофоб. Нет, расист. Нет, нет, не русофоб и не расист, а русист, вот. Специалист по русской филологии.

В доме напротив – шум и гам, там в очередной раз наказывают местного дебошира – полуторагодовалого Аркашу. Наказывают по всей строгости военного времени, как в деревне принято: чуть что, шлепают по попе. Мой Артем каждый раз сострадательно морщится, когда слышит эти шлепки над деревней. Хотя с чего бы ему: максимум насилия над ним, которое мы можем себе позволить, это погрозить пальцем перед носом. Однажды я так увлекся, что вывихнул этот самый палец. То есть наши методы наказания травматичны, прежде всего для нас самих.

Я отвлекаюсь от темы нашего разговора и говорю приятелю, знатоку русского языка:

«О, Аркашу шлепнули».

Даже на расстоянии, через магнитные волны, я почувствовал, как он там белеет:

«Как шлепнули? Насмерть?»

Вот он, Иван Сергеевич, твой великий и могучий русский язык, полюбуйся.