Записки о большевистской революции

Ленин, как и Троцкий, убежден, несмотря на речь Вильсона, которая все же произвела на него благоприятное впечатление, что между Германией и Англией начаты переговоры. Считая невозможным, не дойдя при этом до полного истощения сил, добиться победы, Германия и Англия, похоже, готовы ублажить друг друга экономически за счет своих соответствующих союзников, а территориально и экономически — за счет России, которая будет разделена на зоны влияния и политически задавлена. Империалистические державы — союзники и противники — чувствуют опасность, которую может представлять для них существование на Востоке крупной республики с глубоко социалистическими тенденциями. Пример может оказаться заразительным. Не логично ли, что капиталисты Берлина и Лондона хотят устранить эту опасность, угрожающую будущему, и заставляют себя идти на соглашение, чтобы задавить рождающийся большевизм? — К тому же какой демократ посмеет упрекнуть преданную и загубленную царизмом Россию, встретившую в своей революционной активности сопротивление внутренних врагов, окончательно покинутую союзниками Россию за то, что она на время уступила грубой немецкой силе и подписала мир, каким бы страшным он ни был. Избавившись от войны, большевики направили бы все свои силы против внутренней и внешней буржуазии, организовали бы Россию и создали в мирных условиях революционную армию, которая затем помогла бы пролетариату Центральной и Западной Европы, в свою очередь, избавиться от старого режима. Вот тогда-то вновь и встанет вопрос о всеобщем мире. Временный мир, подписанный Россией, таким образом, окажется лишь перемирием, и, кстати, именно так большевики представили бы его России и миру.

Я долго спорил с этой теорией отчаяния, но в настоящее время я не очень рассчитываю на поддержку Лениным нового наступления. К счастью, меня есть кому поддерживать, и я буду продолжать делать свое дело.

Петроград. 30 дек. (12 янв.)

Дорогой друг,

Депеша из Бреста свидетельствует, что немцы нервничают и одновременно настроены агрессивно. Гневный протест, заявленный генералом Гофманом, — этим «бандитом в каске», как говорит Троцкий, — против большевистской и антимилитаристской пропаганды, развернутой Советами не только в прессе, но и в официальных телеграммах, свидетельствует о той нервной обстановке, которую создала среди военных смелая дерзость их оппонентов. Неприятель также отдает себе отчет, — что бы ни говорили скептики из Антанты, — в революционном значении братания, все более распространяющегося, несмотря на установленный немецким командованием на позициях санитарный кордон. Большевистские принципы чрезвычайно заразительны, и наши противники справедливо опасаются, что зараженные большевистской бациллой солдаты, эвакуируемые с русского фронта, перенесут болезнь на франко-английский фронт.

Расчетливое негодование генерала, представляющего в Бресте как никогда сильную партию Гинденбурга^{95}, несмотря на смягчающие речи осторожного Кюльмана, «этой бюрократической канальи», — тоже слова Троцкого, — контрастирует с почти подобострастной предупредительностью, которую блюли до последнего времени австро-немецкие представители в отношении к пролетарским делегатам.

Натура берет свое. Немцы поняли, что одними только убеждениями не склонить большевиков согласиться на их чудовищные цели в войне. Они стали размахивать кулаками и угрожать. Им легко угрожать. Лучшие козыри у них на руках. Большевики должны противостоять колоссальным трудностям. Все, что еще есть ценного в армии, направлено на восстановление порядка внутри страны. Союзники же, с другой стороны, изо дня в день твердят, кричат на весь мир, что им безразличны переговоры в Бресте, что они ни за что не будут помогать предателям-большевикам. Немцы в высшей степени рады таким заявлениям, появление которых лишь отражает мрачную ситуацию. (Мы оставляем большевиков, то есть, нельзя об этом забывать, всю Россию, на их произвол). Они ею воспользуются, можно быть уверенным. Хорошо бы даже, если бы они ею злоупотребили. В самом деле, было бы куда опаснее, если бы у Германии хватило мудрости предложить даже не справедливые и демократические условия мира, но хотя бы почетные. К счастью, quos vult perdere Juppiter, dementat[30]. Большевики, Россия, народы Антанты поймут, что такое мир по-пангермански. Однако не лучше ли помешать этому миру? Каким бы позорным он ни был, результатом его окажется то, что, по крайней мере, на несколько месяцев у Центральных империй будут развязаны руки в войне против Антанты, что они получат возможность возобновить с Россией выгодные экономические отношения, и сам мир может быть представлен народам Австро-Германии как первая победа, предзнаменование счастливого и скорого выхода из всемирного конфликта.

Петроград. 31 дек. (13 янв.)

Дорогой друг,