Записки о большевистской революции

События Октябрьской революции освещаются в книге сквозь призму личного восприятия французского социалиста, воспитанного на демократических традициях западного мира. Он прибыл в Россию как представитель Антанты, и его прежде всего интересовали вопросы, связанные с возможностью продолжения войны до победного конца. Как представителя оппозиционной социалистической партии его увлекла борьба классов и партий, охватившая всю Россию. Садуль в центре этой борьбы, но ему далеко не всегда удается в хаосе событий правильно выделить главные, отделить центральные от периферийных. Садуль, как, впрочем, и большинство очевидцев, склонен преувеличивать роль и значение тех людей, с которыми он чаще всего общался, тех событий, в которых он принимал непосредственное участие; вопросы, которые интересуют его самого, выделяются им среди прочих, без их объективного осмысления. Запискам Садуля присуще все: глубокая проницательность и легковерная наивность, скептицизм и безоглядное восхищение, открытая доброжелательность и европейское высокомерие, абсолютная достоверность и расхожие домыслы. Некоторые суждения Садуля настораживают своей безапелляционностью, удивляют откровенным хвастовством и субъективизмом.

Все же, несмотря на свое сугубо личностное восприятие Октябрьской революции, Садуль увидел в ней главное: «быть с большевиками — это быть с громадной частью русского народа». Не все действия большевиков оправдывает Садуль. «Я вижу, сколь велико зло, принесенное России демагогической пропагандой большевиков», — заявляет он в письме 27 октября (9 ноября) 1917 г. Многие их ошибки Садуль прямо называет преступлениями. В одном из первых писем он подробно излагает антибольшевистские взгляды Г. В. Плеханова, не пытаясь полемизировать с ним. И все же его симпатии явно на стороне Советского правительства — решительного и сильного. По мнению французского посла Нуланса, которому Садуль в своих письмах дает совершенно убийственные характеристики, военный атташе — Садуль — находится в «неизлечимом ослеплении». Однако в первые месяцы пребывания в России это «ослепление» не мешало ему быть верным сторонником Антанты. Вольно или невольно Садуль играл в большевистских кругах, где он вращался, роль провокатора. Рефрен большинства его писем: не допустить русско-германского мира, заставить большевиков воевать вместе с Антантой до полной победы над Германией. И это при том, что одним из первых выводов, сделанных Садулем в России, был вывод: «Стремление к миру, немедленному и любой ценой, здесь всеобщее». Садуль считает вполне возможной и даже желательной интервенцию союзнических войск в Россию с целью помочь ей противостоять притязаниям германского империализма. Он не задумывается об истинных целях интервенции, и только 30 апреля 1918 г. в его письме впервые проскальзывает мысль: «Возможно, мы намереваемся осуществить интервенцию в Россию без Советов, т. е. против них?»

В письмах Садуля много места отводится рассуждениям на тему, что было бы, если бы удалось свергнуть правительство большевиков и т. п. Эти рассуждения интересны тем, что передают логику мышления современника, не принадлежащего к лагерю большевиков. Особую ценность для советского читателя представляют публицистические зарисовки отдельных личностей. Чаще других в книге встречается фамилия Л. Д. Троцкого, подробно излагаются его взгляды по отдельным вопросам внешней и внутренней политики. Садуль с первых дней знакомства попал в сферу притяжения этого человека и находился под воздействием его революционного энтузиазма и личного обаяния. Отсюда в книге безудержное восхваление Троцкого, гипертрофия его личности и деяний. Субъективизм Садуля проявился и в оценке ряда других революционных деятелей и событий.

В целом же «Записки» Ж. Садуля — это уникальный документ эпохи, отразивший не только громадное историческое событие, но и запечатлевший благотворное влияние этого события на развитие человеческой личности — автора «Записок».

Г. М. Иванова, канд. ист. наук

1917 г.

Петроград. 2 (15) нояб.

Г-ну Альберу Тома^{1},

депутату (Шампиньи-сюр-Марн)[28]

Дорогой друг,

В Петроград я прибыл 1 октября, пять дней спустя был направлен по службе в Архангельск и вернулся обратно третьего дня. Не пробыв в России и полмесяца, дерзнул все ж таки поспешить написать вам эти строки, сугубо частные, и в которых не буду даже обещать, что предложу вам какое-нибудь сенсационное интервью. До сего дня ни с кем из политических деятелей, с которыми я должен встретиться, не виделся.