Записки о Бухарском ханстве

Стены хивинских городов весьма плохи и не могут выдержать никакого сопротивления. Хивинцы живут также хуже, простее бухарцев; пленные наши и персиане ждут русских в Хиву с того времени, как Аббас-Мирза был в Хорасане. Этому подал повод персидский батальон, составленный из русских беглых и пленных солдат. Сами владельцы Средней Азии, по невежеству своему и глупости, не имеют никакого понятия о силе и могуществе России, презирают в душе все немусульманское и коснеют в черством и однообразном невежестве своем, не заботясь о будущем, не занимаясь прошедшим. Слухи о победах наших над турками и персианами дошли сюда, в Среднюю Азию, в самом искаженном виде и большею частию почитаются какою-то сказочною молвою и мало кто этому верит. Сам кушбеги бухарский спросил меня, правда ли что мы победили персиан и турок и что взяли с них столько-то миллионов? На утвердительный ответ мой отвечал он двусмысленною улыбкою и сомнительно покачивал головою.

Хивинские воины, кара-аламаны, ходят обыкновенно в изорванных халатах и в черных-или рыжих высоких шапках; у 180 человек, которых я видел, было не более 18 самопалов и несколько копий — по недостатку древок немного; сабли были у всех, а пистолетов не было вовсе. Сабли туркменской и своей работы; лошади плохи; аргамаков было только два хороших, да с десяток похуже; прочие лошади породы джабау, некрасивая и нехорошая порода; лошади мелки, нескладны и слабы. Народ стройный, красивый; каракалпаки поплотнее, хивинцы худощавее; туркмены тонки, высоки и статны.

Хивинцы слышали, будто я везу четыре ящика сабель в подарок кайсакам. Сказка эта основана на том, что один из купцов вез четыре ящика стали, в прутьях, что верблюдов его вьючили недалеко от моего жилища в Орске, и некоторые думали, что это мой товар и сабли. Ходжа-Нияз и диван-беги [68] его, пленный персианин Джапар, всячески добивались сабель этих, наконец даже раскупорили ящики, обыскивали караван и насилу успокоились и отвязались.

Караванов не грабят они ныне для того только, чтобы пользоваться постоянным и произвольным с него побором; впрочем малейшая неприятность и ныне еще нередко имеет последствием разграбление каравана, который всегда пробирается между страхом и надеждой, и, идучи в Бухару или из Бухары, не смеет миновать пределов Хивы, где подвергается всем насильственным и произвольным поборам. У меня в ножнах шашки зашито было 300 червонцев; хивинцы удивлялись тяжести шашки и успокоились тем, что ножны, как у русских сабель обыкновенно бывают, железные и только обшиты кожею.

Рядового поляка, кажется, из Кизильского батальона в 1835 году летом поймали япасцы, от них взяли чумекейцы и отдали в счет закята Ходже-Ниязу в Хиву. Рязанов, бежавший из Хивы в Россию, а потом из Астрахани опять в Хиву, вместе с другими снова хотел уйти в Бухару; но был пойман и посажен на кол, вместе с кривым малолетком Полудовым из Орска и с Андреем Аршиновым. Андрей Аршинов, обще с братом своим, бежал из Астрахани года тому три и разбойничал по Каспийскому морю вместе с туркменами и адаевцами. Полудов был увезен вместе с отцом своим около 1827 года из Орска и ныне казнен за четвертый побег. Отец его еще жив, в Хиве, и работает на кунжутной мельнице.

Мнение, что в Азии мусульмане и тем паче сунниты не подвергаются рабству, не совсем справедливо. Татар наших нередко продают на базарах, не спрашивая их о исповедании. Те, которые живут в городе, довольно безопасны; но если их поймают где-нибудь туркмены, для чего разными хитростями заманивают в степь, то нередко привозят на базар для продажи. Равным образом среднеазийские мусульмане не исполняют наказ Корана своего и в том отношении, что никогда не освобождают пленника, принявшего их исповедание. Почти все пленники наши и все персиане, хотя большею частью только для виду, приняли, по принуждению, исповедание повелителей своих; но ни один для этого не получил еще свободы.