Записки о французской революции 1848 года

И, наконец, [чтобы ни одна черта] словно для того, чтобы не пропала ни одна нота в этом всеобщем разложении, процесс Луи Блана показал анархию в недрах самого Правительства и министров его. – Исполнительная комиссия держала обвиненных 15 мая в крепости и тюрьмах, но следствие над ними шло медленно, а формальный суд казался уже многим невозможностью. Действительно, в мыслях народных Барбес, Альберт, Куртэ становились более и более мучениками народного дела, особливо первый, и отдать их криминальной процедуре – значило чуть ли не [отдать] приготовить им [последствие] насильственное освобождение или, по крайней мере, создать нравственно великий триумф. Комиссия еще медлила и потому, что при нисходящем направлении Парламента осудить радикалов – значило увеличить реактивное стремление его. Не так думали генеральный прокурор Республики при апелляционном суде Порталис и прокурор ее при первой Сенекой префектуре Ландрен{258}. По старым традициям французской магистратуры они, подчиняясь в общности направлению комиссии, считали, однакож, за дело чести (point d'honneur) внести как можно более света во все дело и миновать при этом всякие политические расчеты. Вследствие этого они потребовали как у министра юстиции Кремье, так и у Исполнительной комиссии согласия внести в Палату предложение об арестации Луи Блана как человека, который произносил 15 мая к народу речи, поощрявшие к возмущению, и который по слухам (распущенным, говорят, Марастом) находился в самый день этот в Ратуше с Барбесом и Альбертом. Министр и комиссия не имели твердости отказать требованиям этих судей (оно, правда, было и опасно, ввиду существовавших уже подозрений на Правительство), но они представляли себе [выход] в случае нужды [или исправления] выразить истинные [мнения] свои мнения по этому предмету [или откупить все дело за счет судей]. Бедный расчет, как почти все умеренные и ложно умиротворяющие расчеты этого Правительства!

Получив согласие, оба прокурора внесли 31 мая предложение: «considérant qu'il résulte dès à présent présomption grave que le dit L. Blanc a pris part à l'envahissement et à l'oppression de l'Assemblée, considérant… qu'à la suite des deux allocutions, il a été porté en triomphe par les rebelles dans l'enceinte de l'Assemblée, considérant…. que pendant le tumulte L. Blanc ayant pris la parole, a dit notamment: Je vous félicite d'avoir reconquis le droit d'apporter vos pétitions à la Chambre, désormais on ne pourra plus vous le contester», – , considérant… qu'il résulte suffisamment de l'ensemble de la procédure commencée présomption contre L. Blanc d'avoir volontairement participé à l'envahissement et à l'oppression de l'Assemblée Nationale,… requérons, en conséquence, qu'il plaise à l'Assemblée Nationale autoriser les poursuites contre le citoyen L. Blanc, représentant du peuple et l'application contre lui, s'il y a lieu, des dispositions du code d'instruction criminelle et du code pénal. Fait au Palais de Justice le 31 mai 1848. Portralis, Landrin»[279].

Л<уи> Блан вышел тотчас же на трибуну и в жаркой импровизации, потрясшей Собрание, объявил, что вся его жизнь, все его убеждения, наконец, все его увражи свидетельствуют о всегдашнем его уважении souveraineté du peuple, настоящей представительницей которой он всегда считал и считает одну «l'Assemblée Nationale»: «Et j'aurais ainsi, devant la France, donné un démenti à toute ma vie; j'aurais manqué de respect pour ma propre pensée jusqu'au point de vouloir violer, et pour moi c'est le plus grand crime, l'Assemblée dont je m'honore de faire partie! Non! mille fois non! Que celui qui voudra dire le contraire se lève pour que je puisse lui dire qu'il a menti»[280].

Что [же] касается до двух речей его к народу, то они были сказаны с согласия самого Президента: «Je m'adressait au président, et je lui dis: Croyez-vous que je doive aller au devant de la foule? Si vous le croyez, je suis aux ordres de l'Assemblée. Je ne me sépare pas de vous. – Comme président, a dit le président, je n'ai rien à vous dire, mais comme citoyen je vous engage à aller au devant de la foule»[281].

Но документ, сложенный гг. прокурорами, имеет значение большее, чем простой обвинительный акт: это начало скорого очищения Собрания от лиц, ему ненравящихся, в недрах своих, как это было в старую революцию, это начало уничтожения меньшинства большинством, это, может быть, первый симптом восстановления смертной казни за политические мнения… И тогда в этом месте Палата в негодовании и ужасе закричала: «Кто, кто восстанавливает смертную казнь?» Луи Блан ответил: «La peine de mort ne sera pas rétablie par telle ou telle fraction de la société, mais elle pourra l'être par la force des choses…»[282].

После неслыханного смятения, когда дело дошло до речи, упомянутой в предложении прокуроров и смысл которой Луи Блан исправил так: «Si vous voulez que le droit de pétition soit consacré, respectez donc votre propre souveraineté – voilà ce que j'ai dit»[283].