Записки о Михаиле Булгакове

А потом, просматривая опись фонда (мне все еще выдавали опись фонда, хотя самый фонд Булгакова уже медленно и последовательно закрывался для меня), я видела, что идет переделка этого документа из документов — описи фонда. Кое-где уже белели пустые квадраты на месте аккуратно смытых записей. (Да как смывали! Никаких следов... Никогда не думала, что это возможно.) Осторожно, пока карандашом, примериваясь, меняли нумерацию. И уходили в загадочное небытие, в таинственные архивные запасники материалы, названия которых до того были помечены знаком «с/х» — «спецхран»: письма Виктора Некрасова к Елене Сергеевне (их номер был 36.21), письма А.Солженицына (38.3), письма Н.Решетовской с приписками Солженицына (37.3), письмо Надежды Мандельштам (36.2) и другие. Некоторые белые квадраты уже были слепы и для меня: я не помнила, что здесь находилось... я не сделала выписок с этих номеров... Создавалась новая опись, в которой никто никогда ничего не найдет...

«Перестройка» кончилась. У булгаковского архива появился новый хозяин.

*

Итак, в домашней библиотеке Михаила Булгакова была Библия на иврите. Но Булгаков не знал иврита. Книга на древнееврейском языке могла быть для него только реликвией — предметом волновавшим, будившим воображение, рождавшим ассоциации...

Может быть, он пытался разбирать бегущие справа налево буквы, очень похожие на те, какими писал его герой, Левий Матвей.

«...Ходит, ходит один с козлиным пергаментом и непрерывно пишет. Но я однажды заглянул в этот пергамент и ужаснулся. Решительно ничего из того, что там записано, я не говорил. Я его умолял: сожги ты, прошу тебя, свой пергамент! Но он вырвал его у меня из рук и убежал».

«...И вынул свиток пергамента. Пилат взял его, развернул, расстелил между огнями и, щурясь, стал изучать малоразборчивые чернильные знаки. Трудно было понять эти корявые строчки, и Пилат морщился и склонялся к самому пергаменту, водил пальцем по строчкам. Ему удалось все-таки разобрать...»

Булгаков любил книги на языке оригинала. Книги на подлинном языке того, кто становился его героем. В списке из 83 названий, который мне показали в 1973 году, значилось немало томов Мольера на французском; вероятно, писатель собирал их с начала 30-х годов, когда работал над биографией Мольера, а потом переводил комедию Мольера «Скупой». (В дальнейшем, уже в Библиотеке имени Ленина, многие из них были утрачены; некоторые все-таки сохранились.)

По-видимому, в середине 30-х, в разгар работы над романом «Мастер и Маргарита», так парадоксально и дерзко перекликающимся с «Фаустом» Гете, в библиотеке Булгакова появился «Фауст» на немецком. И эпиграф к роману — из «Фауста» — сначала был выписан по-немецки: «Ein Teil fon jener Kraft [3], Die stets das Bose will und stets das Gute schafft», а уж потом вошел в роман на русском, в булгаковском переводе: «...так кто ж ты, наконец? — Я — часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо».

Хотя стоит отметить, что полиглотом Булгаков не был: французским владел не очень свободно, немецким — слабее, чем французским, и подстрочником при чтении «Фауста» ему, вероятно, служил прозаический перевод А.Соколовского (СПб, 1902).

Pисунки и записи Михаила Булгакова к роману «Мастер и Маргарита».

В 1938 году, работая над инсценировкой «Дон Кихота», Булгаков раздобывает «Дон Кихота» на испанском и с увлечением штудирует учебник испанского языка... Даже пишет Елене Сергеевне несколько писем — почти по-испански. И даже — в том месте, где воспользовался письмом Дон-Кихота к Дульсинее Тобосской — вполне по-испански: «Amiga Elena, esfuerzo y vigor del debilitado corazon mio...» («Друг Елена, сила и крепость изнемогшего моего сердца...»).

С ивритом было сложнее.

Нужно иметь в виду, что в среде, к которой Михаил Булгаков принадлежал по рождению, иврит не был ни чем-то экзотическим, ни чрезмерно далеким.

В какой-то степени древнееврейский язык — язык Ветхого Завета — знал отец писателя, Афанасий Иванович Булгаков, профессор Киевской духовной академии. По крайней мере, в его аттестате об окончании духовной семинарии в Орле в 1881 году стоят «пятерки» по четырем языкам — греческому, латинскому, французскому и еврейскому (ЦГИА Украины, Киев, фонд 711.1.11032; публ. впервые).

Крупным гебраистом, доцентом на кафедре еврейского языка в той же академии, потом профессором на кафедре Ветхого Завета был священник Александр Глаголев, очень близкий друг семьи Булгаковых. (Тот самый, знаменитый «отец Александр», который в 1913 году был привлечен к «делу Бейлиса» в качестве эксперта обвинения, но стал свидетелем защиты и много способствовал оправданию и освобождению Бейлиса.) В 20-е годы отец Александр давал уроки иврита молодым евреям, уезжавшим в Эрец Исраэль. Этот парадоксальный рассказ я услышала от невестки А.А.Глаголева, Татьяны Павловны Глаголевой, в 70-е годы.