Записки о Московии

Своеобразны и очень сложны были взаимоотношения Москвы и Священной Римской империи.

В своей внешней политике империя имела перед собой три основных задачи, отвлекавшие ее внимание к трем ее границам. С юго-востока грозно нависала турецкая опасность: в 1529 г. турки осаждали Вену. На востоке борьба с Польшей за Пруссию и Венгрию; на севере — с Данией из-за Шлезвига и Голштинии и торговых стеснений в Зунде, на западе столкновения с Францией.

По отношению к Польше, как общему их врагу, Империя и Москва быстро договаривались до тесного союза. Так было в 1490 — 91 гг., когда союз был заключен Иваном III и Максимилианом I; так было в 1514 г., когда его возобновил Василий III. Сложнее был вопрос о борьбе с Турцией. Еще на рейхстаге 1530 г. после осады Вены турками говорилось о необходимости заручиться помощью «московита». Мысль о русско-имперском союзе живет и в русских боярских, и в имперских кругах. Русский боярин кн. Андрей Михайлович Курбский, отъехавший от московского царя в 1564 г., развивает перед имп. Максимилианом II в 1569 — 70 гг. проект имперско-русско-персидского союза, направленного против Турции. В увлечении этой идеей империя рисует перед царем Иваном заманчивые перспективы покорения «турка» и присоединения Константинополя к Москве (посольство Яна Кобенцля 1575 — 76 гг.).

Царь Иван охотно откликается на эти предложения, иногда сам о них вспоминает (1573 и 1580 гг.). Но ничего, кроме довольно примитивной дипломатической хитрости, в этих проектах московского царя не имеется. С такой же готовностью он излагает турецкому султану контрпроекты русско-турецкого союза и антиевропейской лиги. Этой прозрачной дипломатической игрой царь Иван пытался обеспечить себя в борьбе за Ливонию.

Предъявив претензии на ливонское наследство, Иван IV существенно нарушал имперские интересы, связанные с этой крайне-восточной немецкой колонией и имперским леном. Но в ливонском вопросе империя не могла выступить сколько-нибудь решительно. Слишком были велики разногласия и противоречия так называемых имперских интересов в Прибалтике.

В торговле с Москвой кровно были заинтересованы ганзейские города с Любеком во главе: свобода «нарвского плавания», защита ганзейских судов от шведского и датского каперства и поддержка дипломатических сношений с Москвой-такова политическая программа Любека. К ней склоняются западно-имперские князья и энергично ее поддерживают южные немецкие и прирейнские торговые города Нюрнберг, Аугсбург, Мюнстер и др. Их представители, хорошо изучившие Россию и оценившие выгоды русской торговли, энергично настаивают перед императором и рейхстагами на мирных сношениях с Москвой.

Георг Либенаур, Герман Писспинг и самый деятельный из них Фейт Зенг, агент баварского герцога, в самых оптимистических тонах составляют свои донесения о Московии. Темные стороны московской политики и террор московского царя, о чем так много говорили на Западе, они объясняют, во-первых, преувеличением рассказчиков; во-вторых, неизбежностью крутых и жестоких мер в управлении и, в-третьих, дурным правительственным окружением московского царя. Завести с ним постоянные сношения, послать к его двору своего представителя и принять царского представителя при венском дворе на их взгляд — неотложная задача имперской дипломатии. Намекая на императорских советников типа графа Гарраха, для которых «московит» — тиран, варвар и враг христиан, недостойный какого бы то ни было внимания со стороны христианнейшего императора, Фейт Зенг горячо восклицает: «Величайшего наказания заслуживают те государственные люди, которые до такой степени неразумны и слепы, что не видят великой пользы для империи от сношений с русскими и продолжают настаивать на ряде положений совершенно несостоятельных. Они вбили себе в голову мысли, с которыми трудно бороться».

Однако, граф Гаррах не был одинок в своем руссофобстве. Он находил энергичную поддержку среди восточно-имперских князей.

Слухи о планах московского царя (1560 г.) о том, что он не ограничится Ливонией или немецким Поморьем и пройдет до Нидерланд и Англии, необычайно взволновали Померанию, Саксонию и Бранденбург. Померанский герцог Барним старший проявил паническое настроение, решив, что его герцогство неизбежно будет вовлечено в военную зону. Сам курфюрст саксонский Август был чрезвычайно напуган «московитом» («il a peur du Moscovite», писал о нем пфальцграф Иоганн Казимир); именно Августу принадлежит знаменитая сентенция об общеевропейском характере русской опасности, подобной лишь турецкой. На средства саксонских городов, как говорили тогда во Франции, снаряжался в Любеке флот против Москвы. Но Август саксонский, связанный с Данией родственными узами и единством интересов, неизменно шел в фарватере датской политики, а потому подобно Дании искал дружбы с Москвой и лишь позже, когда определился перевес военного счастья в сторону Стефана Батория, он субсидировал польского короля в его третьем походе на Москву (1581 г.).