Записки о московской войне

По отъезде короля из лагеря, Замойский тем с большим тщанием стал утверждать военную дисциплину, бывшую предметом всегдашнего его попечения, чем яснее понимал необходимость соблюдать величайшую осторожность, находясь среди стольких затруднений и в неприятельской земле. Из начальников, выдававшихся перед прочими как своими летами, так и чином и знанием военного дела, он выбрал шесть человек, которым можно было бы доверять тайные и важные дела; из сенаторского сословия он выбрал Станислава Тарновского, кастеллана Радомского, Стефана Грудзинского, кастеллана Накленского, из других Эрнеста Вейера, Мартина Казановского, Иоанна Лесновольского, Сигизмунда Розена (Sigismundus Rosnius), а для прочих дел он приглашал на совещание всех. В то же время, согласно с тем, как было условлено с королем, он стал прилагать все свое старание к тому, чтобы в случае, если не состоится мир с неприятелем, иметь все заранее наготове и в запасе для продолжения как можно дольше осады и к принуждению жителей города к сдаче голодом и недостатком во всем. В успехе же он был уверен, так как от писца Шуйского, Сутурны (Suturna), который был взят в плен вместе с братом при одной вылазке, или, если верить его словам, сам добровольно перебежал к нам, он точно знал, сколько в городе сил, военных снарядов, хлеба и запасов; все хорошо расчитавши, он нашел, что  [236]  город может держаться немногим долее мая месяца, если прервать наперед подвоз провианта и приход подкреплений. На основании этого им был составлен следующий план дальнейших действий: либо продолжать теснить город осадою из ранее устроенного лагеря, как это делалось до сих пор, либо в случае, если жестокая зима или недостаток в съестных припасах, которые уже почти все были уничтожены войском, помешают этому, дать сначала роздых войскам, позволив грабеж в неприятельской области, за тем придвинуть всю пехоту и часть пушек к Печоре; по этой причине он не увез оттуда посланные туда раньше пушки; по занятии Печоры взять соседние крепости Порхов и Гдов, поместив там гарнизонные войска, и таким образом держать неприятеля запертым внутри стен Пскова. Если бы он заметил, что осада тех крепостей будет представлять слишком много трудностей, чтобы стоило ее предпринять, то, следовало бы, устроив деревянные больверки из зданий соседних деревень, занять самые наивыгоднейшие дороги, в особенности же идущие от Гдова, Порхова и Пскова к Новгороду; при этом он сам предполагал остановиться с частью войска против Новгорода выше озера Ильменя под бараками на Пребузии Симеона, а другою частью занять Старую Русу и Осташков, пока озеро не покроется льдом, и из этих местностей теснить как Псков, так и Новгород, и на обширнейшем пространстве опустошать кругом лежащие выше Новгорода по направлению к Твери и Москвы местности. Все-таки он имел в виду держаться как можно дольше первого плана, то есть, непосредственной осады Пскова и не отступать от него, пока к тому не принудит или жестокость зимы, или недостаток в провианте. Войско, расставленное на удобном месте, как выше было указано, около Святогорска выше Пскова для занятия Гдовской дороги, он совсем не считал нужным переводить на другое место, но, чтобы  [237]  неприятели не могли его захватить врасплох сделанным нападением, он прибавил к нему значительное количество пехоты и несколько пушек малого разряда со Станиславом Пенкославским. В случае, если бы неприятель сделал на них нападение, он приказал, если это было днем, поднять военный флаг, чтобы по усмотрении его можно было сколько возможно скорее поспешить к ним на помощь; а если бы это случилось ночью, приказал зажигать огни. При этом, дабы неприятель не думал, что с отъездом короля он освободился от всякого страха, Замойский не пропускал никаких случаев завязать с ним дело. Соображая, каково было своеволие наших фуражиров при разделении военной власти между двумя лицами, при чем значительная часть волонтеров совсем не допускала необходимости какого бы то ни было начальства, как они (то есть фуражиры), не боясь ни неприятеля, ни начальства, бродили повсюду, и нередко подходили без приказания к самым стенам, Замойский понял, что в этом представляется возможность удачного военного предприятия. Разместив в засаде на удобных местах войско, он приказал в день Св. Николая, особенно почитаемого Русскими, провести несколько телег на близком расстоянии от стен. Но, так как неприятели, соблюдая честь праздника не обратили никакого внимания на находившуюся как бы перед глазами их добычу, то он приказал повторить это и на другой день. В засадных пунктах, в двух соседних ямах, образовавшихся вследствие дождей, расположились в одной венгерские всадники, в другой юноша Станислав Жолкевский и Иван Кретковский, — наместник хоругви Пршиемского с Поляками. При первом виде добычи, неприятели тотчас сделали вылазку, будучи завлечены в место засады, они скоро были разбиты поднявшимися оттуда Венгерцами. Так как Поляки были на более дальнем от них месте и по причине очень крутого всхода чрез холмы,  [238]  находившиеся против них, должны были делать обход и от того не могли подоспеть к бою, то они напали на неприятеля с правой стороны и бросились на него после того как тот уже обращен был в бегство, и соединившись с Венгерцами, преследовали неприятеля до самых стен. Не смотря на то, что Венгерцы, находившиеся в первом засадном месте, были самые отборные всадники и между ними Петр Баторий, Георгий Сибрик, Иван Каллай, (Iohannes Kallajus) и все имели превосходейших турецких (фракийских) лошадей, тем не менее они с трудом могли равняться в быстроте бега с лошадьми русскими, хотя последние большею частию малорослы и безобразны на вид. Однако и при первом нападении было убито около 30 человек бояр и взято в плен 12 человек и в том числе весьма храбрый и известный некоторыми подвигами военными Петр Колтовской [155] . После этой потери Шуйский, спустив с большим трудом несколько пушек большого размера к нижним отверстиям стены и болверков и скрыв в удобном месте недалеко от рвов города значительный отряд пищальников, стал высылать из задних ворот всадников приблизительно по двадцати человек, чтобы раздражать наши караулы, стоявшие по сю сторону реки Плесковы (Plescovia) и завлечь их в засаду. Но когда Замойский, получив известие о вылазке неприятелей, сам с тремя эскадронами всадников переправился через реку, то все, бывшие в засаде, при первом виде одного нашего всадника, которому Замойский приказал подойти ближе к месту засады, до одного выпалили в пустое пространство из ружей, и одна почти только близость города и ров, служивший препятствием для наших всадников,  [239]  спас неприятелей от смерти. В то время, как все это происходило у города, пришли послы от Московского царя для переговоров: Дмитрий Петрович Елецкий (Demetrius Petri filius Ilecius), Роман Васильевич Олферьев (Romanus Romani f. Olphirio) и данный им в качестве дьяка, Николай Басенок (Nicolaus Bassorekus) [156] . Когда навстречу им отправился за Порхов Антоний Поссевин с польским отрядом, и когда пришли туда и наши послы, то спустя короткое время начались переговоры о мире. Сначала предложено было включить в договор Шведского короля. Хотя несправедливый захват крепостей сильно изменил мысли короля, но вследствие просьб королевы Анны, которая из любви к сестре своей Шведской королеве и вследствие постоянных ее писем, обняв колена короля, умоляла его не заключать мира без Шведов, король обещал ей постараться о том, чтобы был включен и Шведский король в мирные переговоры, притом и Поссевин, страстно желавший устроить мир между христианскими государями, весьма сильно домогался того же; так что король приказал послам, чтобы вели переговоры, начав с того [157] . В то время как произошла остановка в этом деле, некто Богдан, знавший о всех тайных наказах послов, перебежал из посольства московского к Брацлавскому воеводе и тотчас был отправлен последним к Замойскому [158] , от  [240]  него Замойский и узнал, что послы имеют следующие наказы: если они увидят, что король и войско отошли от Пскова, то пусть, выдумав какую нибудь причину, прервут переговоры; если же заметят, что осада упорно продолжается, то без обмана пусть ведут переговоры о мире и заключат его на том условии, что уступят всю Ливонию, если король возвратит им кроме Велижа и всего княжества Полоцкого, которая Московский царь уступает королю, Луки и другие крепости, взятые в предшествовавшие годы. Заметя, что, хотя король уехал, а осада продолжается, послы согласились на многие условия мира, но надеясь на какие либо неблагоприятные слухи о положении войска вследствие сильных морозов и недостатка провианта, так как вся область была опустошена, они в то же время стали делать разные проволочки и отправляли гонцов к своему государю по самым пустейшим делам. Поссевин написал с дороги Замойскому о том, что послы ему объявили, будто Московский царь питает сильное желание удержать хоть какую либо часть Ливонской земли, чтобы пользоваться титулом Ливонского государя. Замойский отвечал в письме, что он оставит опустошенные и не имеющие никакой пользы крепости Нейшлосс (Новый замок, Novacastrum), Серенск и Нейгаус (Новгородок Ливонский Novogrodcum) с тем уговором, что во власти короля останутся Луки, Заволочье, Невель. Когда послы объявили, что у них нет никаких полномочий относительно Лук, Замойский отвечал, что без Лук не уступит Московскому царю даже ни одной пяди Ливонской земли. В это время, когда до войска дошел слух о том, что некоторые части войск стягиваются в Новгород для того, чтобы отправиться на помощь жителям Пскова, Замойский послал туда, дав  [241]  ему несколько конных эскадронов, Иордана Спытка (Spitko), совершившего уже раньше несколько славных дел, между прочим в сражении при Дершове. Последний нагнал сильный страх на передовые посты неприятелей, находившиеся недалеко от стен, на самый город и на всю соседнюю область. Ему же Замойский приказал потом расположиться в удобном по подожению селе между Порховым и Новгородом как для того, чтобы препятствовать подвозам и подкреплениям, если какие либо будут посылаться неприятелем на помощь Псковитянам, так и для того, чтобы производить более широкие фуражировки, но главным образом, чтобы устрашить неприятеля. Однако еще до него опустошили здесь все находившиеся, как выше указано было, при Опочке казаки, переведенные после того Замойским к Зайончковскому за Русу. И уже раньше по той же причине Замойский приказал Симону Карлинскому (Simon Charlenscius) прогнать гарнизон из крепости Кобылий город (Kobilogradum), так как, когда замерзло озеро Пелбское (l. Pelba), граничащее с Псковом, Дерптом, Кобыльим городом, то в этой крепости засело некоторое количество из прежнего Дерптского гарнизона, и затем поставил его при Пребуже выше реки Плюсы, по которой, по замерзании озера, открывается дорога из Дерпта и Гдова к Новгороду; отсюда затем опустошения пошли дальше. Вследствие этого, как и раньше он предполагал, недостаток в провианте не мог принудить его уйдти от Пскова, потому что наши почти по всем сторонам могли свободно собирать фураж; а с другой стороны, после опустошений на обширном пространстве с одной стороны выше Старой Русы и Новгорода по направлению к Твери, с другой до реки Вологды и Ладожского озера (lacus Lahoda), и по занятии нашими самых удобных дорог, страх неприятеля, теснимого со всех сторон, с каждым днем все более увеличивался. Иордан послал Замойскому двух  [242]  знатных Москвитян, захваченных им при внезапном нападении. От них было узнано о смерти старшего сына государя, Ивана.