Записки о московской войне

Около того времени Станислав Жодкевский (Stanislaus Solkevius), весьма даровитый юноша, Мельхиор Завиша (Melchior Savissa), конюший Замойского, и некоторые другие знатные юноши без приказания отправились все вместе, нарядившись великолепнейшим образом, на отличнейших турецких лошадях. Какой-то перебежчик, узнав Жолкевского, сообщил неприятелям, что он кроме того, что находится в близком родстве с Замойским, еще обладает знанием многих секретов, потому что Замойский обыкновенно пользовался большей частью его услугами при докладывании королю более сокровенных дел, так как видел в нем, не смотря на его возраст, отличные способности и ум. Москвитяне под влиянием этого, переменив свое намерение и отдав предпочтение представлявшейся в настоящее время выгоде перед долгом благочестия к мертвым, стали тянуть на словах дело, а между  [250]  тем тайно расставили на стене много больших пищалей и около 500 пищальников. Жолкевский, замечая, что под разными предлогами тянется дело, стал уговаривать их наконец объясниться; тогда один из пищальников, прицелившись из пищали в Завишу и выстрелив в него, дал промах вследствие крепости орудия, а в это время разом выпалили и другие из всех пищалей. Жолкевский и бывшие с ним, повернув коней, быстро ускакали; неприятели тотчас пустились за ними и преследовали их выстрелами из других пищалей со стен, и чем дальше те уходили, тем из больших орудий в них стреляли. Не смотря на это, наши благополучно вернулись в лагерь ко всеобщему изумлению, что избежали столь сильного дождя пуль. Уже раньше наблюдавший за пушками Иван Остромецкий предлагал Замойскому такого рода вещь. В железный ларь рядом положил он двенадцать пищальных дул, нарочно сделанных тонкими, чтобы тем скорее их разорвало; их же, равно как и самый ящик, наполнил самым мелким порохом; а в средине он поместил, взведенную и готовую, ту ружейную часть, которая посредством колеса и прилегающего кремня возбуждает огонь для воспламенения пороха; ларь этот был положен в деревянный ящик; и за тем к той пружинке (fibula), которая, быв притянута, обыкновенно повертывает колеско и возбуждает огонь, он прикрепил два шнурка — один к нижнему дну деревянного ящика, другой к самой покрышке железного ларя; таким образом, что вынет ли кто железный ларь из деревянного или тронет крышку самого железного ларя, по необходимости в том и другом случае потянул бы пружину, и тогда порох воспламенился бы и все присутствующие были бы поражены осколками разорвавшихся стволов и железного ящика [161] . Остромецкий полагал, что, если  [251]  в таком виде послать его Шуйскому, то последний не удержится, чтобы не раскрыть его и тем даст ввести себя в обман [162] . Замойский не хотел до того времени допускать, чтобы подобного рода хитростями вести дело с неприятелем. Но так как уже тот первый нарушил данное публично слово, то по настоянию Жолкевского и всех других, участвовавших на собрании у Замойского, последний позволил отомстить подобным образом за вероломство против них и все предоставил дело Остромецкому. Последний, взяв пригодного пленника, в продолжение нескольких дней хорошо с ним обращался и, как будто намереваясь посвятить его в большую тайну, заставил дать клятву и обязал его себе верностью. Он выдумал, будто он какой-то Иван Моллер, служивший некогда с Фаренсбеком у государя Московского; впоследствии, когда тот перешел на сторону короля, то и он де, последовал его примеру и, не смотря на то, что имеет теперь некоторое положение у короля, все-таки желает де, снискать прежнюю милость к себе Московского государя и потому, убив сперва главнокомандующего войском, в то время, когда тот будет совещаться с ним без свидетелей — по поводу его искусства в артиллерийском деле, имеет будто бы намерение перейдти снова на сторону Московского царя. Пока же он просил его отнести этот ящик Шуйскому, говоря, что положил туда самые драгоценные вещи и другие важные дела, что и сам скоро затем придет, сперва оказав ту услугу, о коей выше сказал, Московскому государю; — ему очень важно, чтобы ящик был открыт до его прихода. Он дал пленнику письмо такого же содержания, чтобы отнести Шуйскому. Московский пленный, вдвойне обрадованный тем, что по его мнению, может получит свободу и принесет столь приятное известие Шуйскому, будучи проведен  [252]  Остромецким чрез караулы, прибыл к Шуйскому. Последний занят был в то время разными делами, но тотчас приказал другим, собравшимся сюда случайно на совещание открыть ящик, не дав себе времени разузнать; очень многие прибежали также сюда, привлеченные как новинкой дела, так и по врожденному людям любопытству. Самый храбрый между всеми и соперник Шуйского, другой воевода, Андрей Хворостинин, как потом было узнано как от Александра, посланного послами к Псковитянам по заключении мира (о чем будет речь ниже), так и от многих других, упершись ногою в деревянный ящик, силился рукой вытащить железный ларь. В это время, приведена была в сотрясение пружина, порох воспламенился, железный ларь и трубки разорвало, и не только все присутствовавшие были рассеяны, но даже сорвана была некоторая часть крыши от силы огня, и разрыва железных стволов; из числа погибших при этом особенно известны Андрей Хворостинин, о коем сейчас была речь, и Косецкий (Kosetsius) [163] . Думали тоже и о Шуйском, так как он в продолжение нескольких целых дней не показывался по болезни; в особенности же у наших твердо держалось это предположение, так как он потом больше не показывался никогда, между тем как до этого случая постоянно был на стене и сам объезжал все посты. По поводу этого происшествия Шуйский написал бранное письмо Замойскому и в брани своей доходил до того, что вызывал на поединок. Но, когда Замойский в назначенный день вышел на условленный пункт с указанными выше начальниками, неприятель не явился.