Во время революции 1905 года на Кавказе были большие беспорядки, в особенности в соседней с Сухумом Мингрелии, где революционеры жгли и грабили помещичьи имения, нападали на казначейства. Революционное настроение захватило и город Сухум, в котором в это время князь Шервашидзе занимал пост городского головы. Беспорядков в своём городе «батоно князь» не потерпел и начал с того, что в сопровождении двух лихих племянников верхом явился на многочисленный митинг, где какой-то приезжий оратор говорил зажигательную речь. Спокойно въехав в почтительно расступившуюся перед ним толпу, князь сбил нагайкой оратора с бочки и приказал остальной толпе «идти по домам», что она немедленно и исполнила. Когда впоследствии у старого князя приятели расспрашивали об этом происшествии, он отвечал со спокойной важностью: «Нельзя, дорогой! Я тогда был городским головой, а они делали беспорядок в городе. Это такой народ, что его постоянно учить надо». Кажется, на этом происшествии революционные события в Абхазии и закончились, их, как смеялись в Гаграх, «не захотел князь Александр».
Почёт и уважение, которое оказывала Александру Шервашидзе Абхазия, были вполне им заслужены, и рыцарские взгляды, которые он проводил везде и повсюду, были традиционными и наследственными у него в семье. В годину покорения Кавказа дед его наотрез отказался, по примеру других грузинских владетелей, ехать на службу в Петербург, открыто заявив, что за деньги он ни чести своей, ни родины не продаёт. Другой Шервашидзе, будучи генерал-адъютантом императора, за что-то обидевшись на государя, возвратил ему по почте свои генерал-адъютантские аксельбанты. С самим князем Александром по вопросу чести имел место следующий случай. Один немецкий путешественник, проезжая по Кавказу, посетил Абхазию, где дворянство устроило ему торжественный приём. Вернувшись домой, этот немец написал о своём путешествии книгу, в которой сдуру упомянул, что хотя абхазские дворяне его и напоили, но в то же время он был обкраден в пути. Узнав о таком публичном афронте, князь Александр приказал двум племянникам ехать в Германию и требовать от немца удовлетворения за всё сухумское дворянство. Дуэли этой помешала война.
По приезде в Гагры я явился полковнику Скалону, который по-военному и без проволочек приказал меня принять в лазарет, помещавшийся в здании гимназии. Лазаретом этим заведовал в то время тифлисский весьма модный врач по нервным болезням Монс, пользовавшийся большим успехом у дам. В лазарете лежали больные и выздоравливающие после ранений, это сообщало ему скорее характер санатория, что мне и было нужно. Потянулась обычная госпитальная жизнь в обществе трёх-четырёх офицеров и скучающих от безделья сестёр. Этих последних было больше, чем больных, и потому почва для лёгких романов была как нельзя более благоприятна.
Кроме нескольких пехотных офицеров, в лазарете лежал вольноопределяющийся Туземной дивизии Евгений Евгеньевич Норманн, имевший через свою мамашу какое-то отношение ко двору принца. Он был в приятельских отношениях с жившим в то время во дворце племянником Ольденбургского графом Зарнекау. Зарнекау, несмотря на то, что числился офицером лейб-гвардии Конного полка, постоянно жил в Гаграх без всякого дела со своей любовницей госпожой Дерфельден, что вызывало справедливые нарекания со стороны общественного мнения.
Норманн был тощий, как скелет, молодой человек из правоведов, лечившийся от злоупотребления морфием, почему первое время состоял под неусыпным надзором. О нём тогда ходили уже слухи как о человеке, связанном с немецкой разведкой, но, конечно, никто и не думал его беспокоить под самым крылом Ольденбургского двора. Как мне потом рассказывали наши общие с Норманном знакомые, слухи о связи этого последнего с немцами имели под собой самые серьёзные основания, так как, когда впоследствии немцы на короткое время заняли Гагры, Норманн появился в немецкой военной форме.
Надо сказать, что немецкая разведка работала в те времена по всему Черноморскому побережью как нельзя более успешно и энергично. Как потом выяснилось, рядом с Гаграми на мысу Пицунда у немцев даже имелась база для подводных лодок. Условия природы, т.е. пустынные горы, заросшие лесом, всем этим предприятиям очень способствовали. С вершин гор из лесной чащи немецкие агенты вели сигнализацию для руководства субмарин путём световых сигналов, видных с моря, но совершенно незаметных с берега. Об этом было известно и много говорилось в Гаграх, но военное начальство не рисковало произвести формальное следствие, которое неминуемо бы должно было привести ко дворцу, где жило много лиц явно немецкого происхождения, вроде упомянутого Норманна. По ходившим тогда слухам, упорно державшимся в Гаграх, глубже в горах происходили вещи и похуже шпионской сигнализации.