Записки о прошлом. 1893-1920

Выехал я на место убийства только через сутки после того, как пришел в В. мухтар с извещением о происшедшем. Мой переводчик Мавлюд, боясь мести армян, чтобы не ехать со мной, сказался больным. Поняв, что он притворяется, я обозлился и пригрозил привязать его к лошади. В селение мы приехали только к вечеру уже после захода солнца. Я хотел отложить следствие до утра, но хозяин дома и пришедшие старики попросили приступить к делу сегодня же, так как трупы в ожидании моего приезда лежат незахороненными вторые сутки, что смущает население, так как по мусульманским законам мёртвых хоронят в день смерти до захода солнца. В сопровождении двух ингушей, мухтара и переводчика я пошёл в дом, где лежали убитые женщины. Трупы лежали на полу на циновке, около них на корточках сидели плачущие бабы. Я сказал переводчику, что необходимо осмотреть ранения. Среди турчанок произошло смущение, однако я настоял на своём и, выслав из комнаты всех мужчин, осмотрел трупы, которые осторожно раскрывала одна из баб. Одна из убитых женщин была убита пулей в спину, другой пуля попала в левый сосок груди. Я спросил, нет ли ещё ранений, на что турчанка, немного помявшись, открыла живот одной из убитых, который оказался с правой стороны распорот ножом, так что вывалились кишки.

На другой день дочь убитой, черноглазое, дрожащее, но бойкое существо, рассказала нам о смерти своей матери и тётки. В то время, когда они все три собирали травы и сучья в поле за версту от селения, по тропинке, пересекавшей поле из-под горы, поднялся вооружённый винтовкой солдат в русской форме, но армянин, так как, подозвав по-турецки к себе мать девочки, в упор застрелил её из винтовки. Вторым выстрелом он положил на месте бросившуюся уже бежать тётку. Выстрелил третий раз солдат и по девочке, но не попал, пуля только сорвала у неё с ноги деревянную туфлю. Оглянувшись на бегу, она видела, что солдат подошёл к трупам, присел и что-то стал с ними делать. Оказалось, что армянин не только изнасиловал один из ещё теплых трупов, но, изрезав его ножом, ограбил обеих мёртвых, сняв у них с шеи и рук грошовые украшения.

Побывав на месте убийства, я осмотрел местность и убедился, что девочка, несмотря на страх, запомнила все подробности происшествия и очень толково их изложила. На тропинке, с которой стрелял солдат, я нашёл три винтовочные гильзы, которые и навели меня на след убийцы. Я знал, что в окрестностях Байбурта стоят исключительно части нестроевые, вооружённые винтовками бердана старого образца, в то время как найденные мною гильзы были от трёхлинейки, а стало быть, принадлежали солдату действующего полка, командированному за чем-нибудь временно в Байбурт. Такими солдатами являлись только две команды туркестанских стрелков, присланных с фронта за сеном для полков и косивших траву около города в лугах. Посадив девочку к себе на седло, я двинулся к месту сенокоса, где работали туркестанцы. Едва съехали мы с горного плато, на котором стояла деревня, как я увидел широкую лесную долину и на ней в двух местах косивших солдат. В версте дальше мы встретили два воза с сеном, на которых лежали туркестанцы.

− Нет ли, товарищи, среди вас армян? - спросил я их.

− Есть один. Как его, Гаврильянц, что ли?

− А где он теперь?

− Да вон, возля речки чегой-то делает.

Подъехав к становищу косцов без девочки, которую я оставил за деревьями, я, подозвав Гаврильянца, стал его расспрашивать, откуда он родом. С бегающими глазами, подозрительно на меня поглядывая, он ответил, что является уроженцем Карской области и говорит по-турецки. Как он сам, так и другие туркестанцы, конечно, были вооружены трёхлинейками. Они недоверчиво и подозрительно слушали наш разговор, так как Гаврильянц, явно волнуясь, всё меня спрашивал: «А что вам надо?». Арестовывать армянина здесь было рискованно, так как он держал винтовку в руках, да и товарищи его, несомненно, могли за него заступиться просто потому, что он солдат, а я офицер, да ещё незнакомый им. Поэтому, расспросив их, куда в Байбурте они возят сено, я вернулся к своим людям, которые ничего не понимали.