Записки о прошлом. 1893-1920

Со своим адъютантом генерал после этого отправил меня к командиру Лезгинского полка, канцелярия которого находилась в том же здании. В небольшой комнате я нашёл группу офицеров во главе с командиром полка подполковником принцем Хосро Каджаром. Принц, как и большинство офицеров Лезгинского полка, служил в рядах драгунского Северского полка, который как бы и составил кадры лезгинов. Помощником его был старый нижегородец, ротмистр князь Джоржадзе, брат которого был моим сослуживцем по Туземной дивизии и погиб на войне. Хозяйственной частью ведал ротмистр Давыдов, происходивший из известной кавказской семьи. Кроме них, в комнате были молодой штабс-ротмистр из калмыков в форме астраханских драгун, нижегородец корнет Старосельский и плотный немолодой горец с длинными усами. Знакомя меня с ним, кто-то из офицеров сказал: «Гамзат-Бек – отец народа».

Представившись официально командиру полка, я от него уже официально получил извещение, что принят в ряды Лезгинского конного полка и должен в ближайшие дни выехать с эшелоном в Закаталы. Вместе со мной туда же должны были ехать Гамзат-Бек и поручик Муртазали Галаджев, родом закатальский лезгин, почему он и попал в полк, несмотря на то, что был пехотным офицером.

С этого дня я каждый день стал ходить в штаб корпуса в ожидании отправки эшелона, знакомясь с товарищами по полку и будущими сослуживцами. Все они по своей прежней службе являлись русскими кавалерийскими офицерами, таковыми и оставались и теперь, и потому относились к своей новой службе без всякого воодушевления, принимая её как необходимость. Из настоящих лезгин в полку было всего три офицера, из которых двое уже находились в Закаталах.

С первых дней моего пребывания в полку в глаза не могла не броситься странная фигура и роль Гамзата Халилова. Он в теории являлся как бы связывающим звеном между полком и закатальскими лезгинами. На практике же он был довольно тёмная личность, явочным порядком и не будучи никем уполномоченным, взявший на себя роль народного представителя. На эту роль он ни с какой стороны не имел и не мог иметь права, так как был самого скромного происхождения и до революции работал машинистом на железной дороге. Типы этого рода в Закавказье всплыли на поверхность после революции натуральным манером, как в мутной воде наверх всплывает всегда навоз. В штабе, где весьма смутно знали положение вещей в Закатальском округе, с Гамзатом весьма считались, на каком основании он уже сам себе присвоил титул Гамзат-Бека. Много в те суматошные времена болталось около власти всяких инициативных проходимцев и авантюристов, для которых российская смута являлась временем золотым и долгожданным. Болтаясь по помещениям штаба корпуса, мне пришлось здесь встретить многих знакомых и старых товарищей. Однажды промелькнул здесь и опять исчез куда-то мой однополчанин по Ингушскому полку корнет Измаил Боров, на ходу сообщивший много печальных вестей о смерти наших общих товарищей, погибших не столько от оружия врага, сколько от рук «революционной» солдатни. Встретил неожиданно старого своего однокашника по корпусу Владимирова, который, несмотря на «пехотное происхождение», сумел поступить в конный Татарский полк. Отец его также оказался здесь корпусным интендантом. Владимиров зазвал меня однажды даже в гости к своей невесте, которая оказалась дочерью полковника Черноглазова, бывшего несколько месяцев тому назад моим временным командиром по этапному батальону. Черноглазов с начала войны сформировал и привёл на Кавказский фронт особую конную сотню из разведчиков-охотников Уссурийского пограничного корпуса, в котором сам служил до войны. Черноглазов сотню эту называл «тигрятниками», так как в большинстве своём это были охотники на тигров. Сам полковник был милый и очаровательный старик, очень напоминавший великого князя Константина Константиновича, как лицом, так и по фигуре.

В тех же коридорах штаба однажды пришлось встретиться и с фигурой уж совсем необычайной в кавалерийской среде, а именно с Юрой Сукиным – мичманом и старым однокорытником, который тоже теперь болтался в Тифлисе. Он был всё тот же весёлый, крепко сбитый и по-прежнему вравший напропалую, смотря честно и прямо в глаза собеседнику своими светло-голубыми глазами.

Постепенно пришлось заново обмундироваться в форму полка, что было нетрудно, так как черкески у меня уже имелись, приобрести же нужно было лишь красный полковой башлык да пару погон. Эти последние оказались в соответствии с духом времени и с соблюдением национальных тенденций, а именно вместо русских букв на них стояла половина названия полка арабскими иероглифами. В остальном погон ничем от русского не отличался.