Записки о прошлом. 1893-1920

Дом нашего хозяина, кроме невидимого для нас гарема, состоял из трёх небольших и голых комнат кунацкой, на полах которой лежали жиденькие паласы и ковры. Восточные восьмиугольные столики составляли всю обстановку, и с дороги не на чем было толком отдохнуть. Как назло, проклятые татарки добрые три часа томили нас голодом, приготовляя плов. В ожидании ужина мы тянули пустопорожний вежливый разговор с хозяином о никому не интересных вещах и зевали наперерыв, благо согласно восточным понятиям о приличии это не считается невежеством. В довершение несчастья, когда нас пригласили, наконец, к столу, в плове оказалось гораздо больше риса, чем мяса, да и это последнее оголодавший Рамадан, сынишка Гамзата, слопал сразу всё, забыв почтение к старшим. После ужина из стенных ниш, скрытых в стенах, для нас были вынуты тюфяки, подушки и великолепные шёлковые одеяла самых пестрых рисунков. Все эти прелести, разложенные прямо на полу, представили собой на редкость приятные постельки. Не знаю, как другим, а мне нигде так хорошо не спится, как на полу, к чему я очень привык и полюбил за два года жизни в Закавказье и Турции.

Перед тем, как заснуть, у нас вышел любопытный разговор с Гамзатом по поводу настоящего и будущего. Бывший в Тифлисе покладистым и даже заискивающим перед офицерами человеком, он по дороге очень изменился, заважничал и уже вёл себя настоящим начальством. Видимо, временная власть, которую он получил над эшелоном своих земляков, начинала разъедать ему губу. По поводу его будущей роли в Закаталах у нас и произошёл разговор. Оказалось, что Халилов предназначал себя ни более, ни менее как на пост владетеля Закатальским округом, причём принц Каджар, командир Лезгинского конного полка, должен был быть при нём не более, как помощником по строевой части. В ответ на мои сомнения в возможности такого положения вещей Гамзат с большой уверенностью и спокойствием бросил: «Сам увидишь... кто будет хозяином в Закаталах».

Было ясно, что в качестве земского человека он чувствовал под собой прочную почву. Какова была эта почва и на чём была основана уверенность Гамзата в том, что это он будет правителем Закатал, для меня пока было не ясно. Но то, чего не знал я, по-видимому, хорошо знали турки и лезгины нашего эшелона, так как подчинялись во всём Гамзату совершенно беспрекословно, а Нури даже при всяком удобном случае брал ему под козырёк. Какую-то странную линию при этом вёл и Галаджев, намеренно стушевываясь в течение всего путешествия в пользу Халилова, хотя официально это он был начальником эшелона, а не кто-либо другой. Размышляя над всеми этими странными вещами, которые мне очень не нравились, я заснул.

Поднялись мы очень рано, и в это утро у меня произошло первое столкновение с новым порядком вещей, с которым впоследствии пришлось волей-неволей примириться. Пока мы завтракали на открытой галерее, турки-солдаты в ожидании приказа о переправе разместились на ступеньках вокруг. Откуда-то появилась зурна и бубен, занывшие несложный восточный мотив. Аскеры захлопали в такт, и танцоры в ремённых лаптях закружились на месте, выделывая неуклюжие выверты. Нури-эффенди, пивший с нами чай, что-то сказал одному из солдат вполголоса по-турецки. Солдаты засмеялись, и музыка, оборвавшаяся было на полутоне, вдруг зазвенела новый бодрый и весёлый мотив явно военной песни. Аскеры дружно и весело запели. По-видимому, слова песни имели какой-то смешной для момента смысл, так как солдаты и сам Нури усмехались и ядовито на меня поглядывали. Хозяин-татарин сидел молча, опустив глаза, как обычно делают восточные люди, когда при них кто-нибудь позволяет себе бестактность или неприличие.

Вдруг в словах песни я уловил имена «Энвер-паша» и «Николай» и вспомнил сразу, что уже где-то слышал эту песню, сложенную турками во время войны. В ней говорилось, что с помощью Аллаха неверная Россия будет побеждена Энвером, а побеждённый царь Николай будет горько плакать, как плачут все побеждённые исламом.

Теперь здесь эти вчерашние пленные своей песней напоминали мне, русскому офицеру, что предсказание это исполнилось, царь Николай плачет, а они, аскеры Энвера-паши, едут победителями в сердце Кавказа принимать побеждённые народы под власть падишаха.

В молодости я был горяч и лёгок на руку, и потому первой мыслью, которая пришла мне в голову, была разбить немедля морду улыбающемуся Нури. Видимо, он понял эту мысль по моим глазам, потому что вскочил на ноги и грозно закричал на музыкантов, делая вид, что они запели эту песню против его желания. Эта сцена сильно меня взволновала и в соединении с накопившимся за дорогу раздражением зарядила меня впрок зарядом злобы, которая только искала случая, чтобы вылиться.

Так как нам предстояло переправлять обоз через Алазань на единственном имевшемся здесь плоту, на котором помещалось не более чем две арбы, то надо было ожидать, что морока эта протянется весь день, почему было решено, что Гамзат, Галаджев и дамы отправятся вперёд, а у переправы останемся мы с Нури.