К полудню третьего дня мы подъехали к железнодорожным зданиям станции Великокняжеской, около которой была расположена станица того же имени, служившая административным центром Сальского округа. Станции, собственно, уже не существовало, так как, кроме двух огромных железных пакгаузов, от вокзала оставалось только две разрушенные стены да труба, полуразбитая артиллерийским огнём. В то время, как мы выгружали свой багаж из телег, к станции подошёл воинский поезд. Из вагонов его высыпали приехавшие, всё сплошь офицерская молодёжь. Новоприбывшие и наши спутники заинтересовались друг другом, и скоро около поезда образовалась густая толпа. Я поленился вылезать из прохладного пакгауза и, лёжа на своих вещах, смотрел на происходящее. Тихий говор толпы, окружавшей пришедший поезд, стал усиливаться и скоро перешёл в угрожающий многоголосый крик. Из нашего сарая на шум стали выскакивать и подбегать к вагонам всё новые любопытные. В толпе явно разгоралась ссора. Я не выдержал и подошёл к кричавшим. Оказалось, что происходила ссора между двумя течениями русской Вандеи, так как прибывший поезд вёз через Великокняжескую пополнение в сформировавшуюся в астраханских степях так называемую «Астраханскую армию» князя Тундутова, также работавшего против большевиков, но на немецкие деньги. На этой почве и загорелся между двумя эшелонами принципиальный спор, перешедший в ссору, которая могла вылиться каждую минуту в вооружённое столкновение, так как уже раздавались крики: «К оружию, господа офицеры!.. Не пропускать дальше эту сволочь!» Несколько человек с решительными и нахмуренными лицами бросилось было за винтовками, а корнет Самолётов, с обнажённой шашкой в руках, лез через толпу на защиту интересов Добровольческой армии. К счастью, кто-то из начальства астраханского эшелона догадался дать сигнал к отправке. Заиграла труба горниста, астраханцы бросились по вагонам, и паровоз засвистал. Добровольцы с глухим гулом отхлынули от поезда, и он тихо тронулся мимо нас. Замелькали, ускоряя движение, двери вагонов, промелькнул красный фонарь на последней площадке, и толпа офицеров, возмущённо переговариваясь, разошлась по сараям, обсуждая происшествие.
Большинство возмущалось тем, что астраханцы продались немцам за деньги, позарившись на большое жалование, которое платил Тундутов. В действительности это было не совсем так, кроме денег, астраханский атаман имел и идеологическую приманку в виде ярко-монархической цели своей организации, что многих к нему привлекало. Предприятие это впоследствии успеха не имело, как и другое, ему подобное, в лице «Южной армии», сформировавшейся в Воронежской губернии генералом Ивановым. Немцы, хотя денежно и помогали обеим этим организациям, но лишь в целях ослабления Доброармии, державшейся союзнической ориентации.
Часам к двенадцати ночи подали состав и для нашего эшелона, которому предстоял путь до станции Тихорецкой, где шли бои. Такое путешествие кружным путём тогда объяснялось тем, что большевиками между Ростовом и Екатеринодаром был взорван железнодорожный мост, и пополнение в армию принуждено было идти таким сложным способом. Утром мы уже выгружались в Тихорецкой, где на запасных путях стояли вагоны штаба командующего армией. Отсюда мы должны были быть направлены в полки. Для меня, как кавалериста, этот вопрос был заранее предрешён, для Васи же, который стремился в кавалерию, ожидались затруднения. Волновалась и Женя, которой хотелось попасть врачом в один со мной полк. Через час после приезда все эти вопросы были разрешены. Женя, к моему удовлетворению, несмотря на все её протесты и писки, была назначена врачом в армейский лазарет, стоявший в Тихорецкой, Ковальчук оставался там же для формирования тяжелого дивизиона, а мы с Самолётовым и Васей должны были отправляться в распоряжение штаба 1-й дивизии. Нам с Женей приходилось расставаться и притом впервые, что было нелегко, так как приходилось сдерживать чувства перед товарищами. Когда мы, разместившись по теплушкам, ждали отходного сигнала, из степи донесся далёкий артиллерийский гул. Все сразу подобрались и повеселели. Когда резко прозвонил станционный колокол, Самолётов высоким голосом запел старую юнкерскую песню «Взвейтесь, соколы, орлами», подхваченную сотней молодых голосов. Под её бравурные звуки мимо поплыл вокзал, на перроне которого одиноко стояла маленькая родная фигурка, махавшая нам жалким, мокрым от слёз платочком...