Записки о прошлом. 1893-1920

Впереди предательская тишина, в которой где-то близко затаился невидимый пока враг. Эта звенящая тишина нарушается только пеньем жаворонков в далёкой синеве неба, да шорохом кукурузы под ногами коней. Вдоль лавы, растянувшейся на многие вёрсты, то и дело фыркают кони, позвякивают шашки о стремя или пику... Медленно, содрогая своей тяжестью землю, мимо нас, опережая, проходит бронепоезд и, тяжело вздыхая, скрывается за небольшим леском. Среди кукурузного моря нам на пути попадаются брошенные бахчи с недозревшими арбузами. Казаки и добровольцы нанизывают их на пику и едят, не сходя с седла и не останавливаясь.

Сзади лавы, шагах в двухстах, в сомкнутом строю двигается резервный взвод, с которым в сопровождении ординарца и трубача следует Борисов. От него к нам скачет всадник с приказанием. Трубач подаёт сигнал остановки, и офицеры, подняв правую руку кверху, останавливают лаву. Длинный ряд конных замирает, неподвижно маяча тоненькими линиями пик на зелёной равнине. Зачем мы остановились − никто не знает, и спросить не у кого... Со стороны неприятеля из-за леса снова показывается наш бронепоезд, бодро постукивая колёсами на стыках рельс. Он подходит к лаве задним ходом и тоже останавливается, попыхивая паровозом. Сзади гулко и неожиданно раздается вскрик многих голосов: это подъехал к резервному взводу и поздоровался с людьми командир полка со своим штабом и конвоем, над которым развивается полковой значок. Знамён и штандартов в Доброармии ещё нет.

Скоро непонятная для нас остановка получает очевидное для всех объяснение. От Коренёвки к нам тихо подходит паровоз с единственным классным вагоном. Из окна его выглядывает полный генерал с седой бородкой клинышком и что-то кричит ближайшим к полотну дороги всадникам. Это, как мы все знаем, сам командующий армией генерал Деникин, неизменно лично руководящий наступлением. К поезду после этого широким махом, шумя по кукурузе, скачет командир полка со всей своей свитой. Пока начальство совещается, из станицы к нам подтягивается артиллерийская казачья батарея. Звеня и гремя по кочкам и межам, прямо по полю, без дороги идут два орудия, окружённые конной прислугой. Пушки разворачиваются и снимаются с передков, плотная масса коней и ездовых рысцой отъезжает в сторону. У пушек распоряжается невысокий плотный офицер, лицо которого мне кажется знакомым. Приглядевшись, я в нём узнаю старого товарища по корпусу фон Озаровского, кубанского казака, несмотря на чисто немецкую фамилию. Не успеваем мы с ним перекинуться несколькими словами, как Борисов издали начинает кричать: «На место, ротмистр!.. на место!..» Я, повернув коня, подъезжаю к командиру, который вместе со своим ординарцем что-то рассматривает в бинокль. «В чём дело, господин полковник?» Полковник, занятый со своим биноклем, не отвечает, но вместо него отвечает вполголоса вестач.

− Так что, ваше высокоблагородие... ихний броневик суды идёт...

− Где?

− А вот извольте взглянуть… поправее лесочка, − указывает куда-то пальцем зоркий казачина.

Мы впиваемся глазами в синеватую дымку горизонта, и я действительно замечаю, что над вершинами далёких деревьев тает лёгкий светлый дымок.

− Ну, ротмистр... к сотне пожалуйте, сейчас товарищи стрелять начнут, − говорит встрепенувшийся Борисов.

− Плохая ихняя стрельба, − ухмыляется подающий ему повод вестач.

− Ну, это не скажи... раз на раз не приходится...

Когда я карьером, шурша по кукурузе, подскакал к лаве, всадники, поднявшись на стременах, пристально вглядываются вперёд и перекликаются друг с другом. Кто-то в дальнем конце лавы, опираясь на пику, торчит стоя на седле.

− Идёт!.. Матвеич, − кричит кому-то этот добровольный наблюдатель.

− Сичас садить начнёт, − солидно усмехается соседний со мною казак, − и, скажи на милость, господин есаул, нюжли ж у него снарядов без счёта... кажинный день садит, не есть числа и... всё даром!

− А чего ему не стрелять?.. кои не расстреляет, всё одно мы заберём, − смеются соседние казаки.

Гулкий, словно подземный, удар разом заглушает смех и разговоры. Свист снаряда над притихшей лавой, и в полуверсте сзади нас поднимается чёрный столб разрыва. Все поворачивают головы назад. Кто-то, презрительно свистнув, негромко обкладывает большевистских горе-артиллеристов густым матом.

Выстрелы красного бронепоезда следуют один за другим без перерыва, и скоро вся степь кругом застилается чёрным дымом разрывов. Снарядов товарищи, действительно, не жалеют. Впереди нас неожиданно светлым и весёлым дневным пламенем вспыхивает одинокая хатка среди бахчей, в которую угодил большевистский снаряд.

Лава снова выходит из неподвижности и медленно и осторожно начинает продвигаться вперёд. Зелёное поле кукурузы впереди, шуршащее под ветром, затаило в себе где-то совсем близко заставы красных, которые за нами наблюдают, невидимые, и мы каждый момент ожидаем от них обстрела из засады. На горизонте продолжает дымить высоким чёрным столбом и грохочет безвредными выстрелами большевистский бронепоезд.