Записки о прошлом. 1893-1920

Щёлкнули затворы винтовок, и в ответ толпа позади Малахова, глухо охнув, сразу поредела и стала таять. Тёмные фигуры одна за другой зашмыгали в переулки, стараясь быть незамеченными. Остановился, несмотря на всю свою привычную наглость, и Малахов, для него тоже стало ясно, что мне стоит бросить последнее слово команды, и произойдёт непоправимое.

Видя, что дело проиграно, он, словно в раздумье, медленно повернулся, бормоча проклятия, и окружённый группой своих друзей волочащейся походкой медленно скрылся за углом улицы. Беспорядочной толпой, стуча сапогами, за ним потянулся и оркестр, тускло поблёскивая медью.

― В чём дело, римайстер? ― послышался вдруг сзади меня чей-то голос с сильным иностранным акцентом. Я обернулся, как ужаленный, и оказался лицом к лицу со знакомым немецким офицером, который незаметно для нас сошёл с канонерки.

― Ничего, господин лейтенант... просто маленькое недоразумение… сюда приходили пьяные солдаты…― смущённо пытался я объяснить ему положение.

― О-о да… да… я понимаю, ― протянул он, ― во всяком случае… мы вас благодарим... ссориться нам ведь не нужно?

Я пожал его протянутую руку и ничего не ответил. Было всё ясно без слов и очень обидно. Немцы всё видели и всё понимали.

На другой день по приказу генерала Кутепова Малахов был арестован и на неделю посажен на гауптвахту. К сожалению, этим вся история для него и ограничилась, так как он был участником Ледяного похода и носил на груди меч в терновом венце из шиповника, а эта категория людей в Добровольческой армии была на особом, привилегированном положении. Кутепов, тоже участник похода, не только эту привилегию признавал, но и где можно поддерживал, далеко не всегда в интересах дисциплины.

Полковник Сукин, занимавший до революции должность начальника Новороссийского отдела пограничной стражи, в сентябре был назначен на ту же должность при Добровольческой армии. Будучи благодарен мне за защиту его сына, преданного военному суду, о чём речь была в своём месте, и зная, что я хотел бы служить в Геленджике, он предложил мне должность начальника геленджикского отряда. Перспектива быть самостоятельным начальником в родных и знакомых местах теперь, ввиду беременности жены, мне особенно улыбалась, почему я и дал Сукину своё согласие.

Комендант города, которому я изложил мотивы своего перевода, мрачно согласился, как мрачно он делал всё в жизни. Официальный перевод также не представлял никаких затруднений, и через неделю приказом по Добровольческой армии я был переведён в Особый пограничный отдел.

Сдав дела своему заместителю, я, прежде чем окончательно переселиться с женой в Геленджик, решил сначала выехать туда один, чтобы разведать условия службы и подыскать квартиру, так как в нашем имении на Тонком Мысу жить ввиду его неустройства явно не приходилось.

В знакомой мне с детства геленджикской гостинице Лазаря Пасхалидиса, теперь холодной и пустой, как гробница, я оказался единственным постояльцем. Полковник Чистяков, скучавший в глухом и безлюдном в то время городишке, встретил меня как нельзя любезнее и, видимо, был искренне рад свежему человеку, так как весь его «штаб» состоял из полудюжины серых и малокультурных прапоров.

В царской России служба пограничной стражи была одной из наиболее хорошо организованных, как в смысле строевом, так и в особенности хозяйственном. Пограничные посты, или кордоны, представлявшие собой казармы пограничных войск, были разбросаны в десятке вёрст друг от друга по всем необъятным границам Российской империи. Каждый кордон представлял собой не только казарму для солдат пограничников, но также и квартиру офицера, канцелярию поста или отряда. Рядом с постом находились хозяйственные постройки, конюшни и амбары кордона, так как всё довольство и хозяйство поста, иногда вмещавшего до полуроты солдат, отряд вёл сам. Пограничники старого времени отличались большой хозяйственностью, имели огороды, бахчи и даже посевные поля, уж не говоря о том, что на постах имелись коровы, свиньи, овцы и домашняя птица. Пограничные офицеры жили настоящими помещиками и прекрасно оплачивались, так как известный процент с задержанной контрабанды шёл пограничникам, её задержавшим. Все помещения пограничных войск были построены прочно и солидно, из камня и кирпича, и издали напоминали собой помещичьи усадьбы или, во всяком случае, богатые хутора. В Черноморской губернии, где граница шла вдоль берега моря, служба пограничной стражи была, благодаря прекрасному климату и красивой горно-лесной природе, особенно приятна, и я ещё в первое моё посещение Черноморья в 1916 году имел намерение перевестись со временем сюда на службу, где охота и природа меня особенно привлекали.