Записки о прошлом. 1893-1920

Фёдоров оставался у нас до самого вечера, а его страж кротко ждал на кухне в обществе очень ядовитой Симы, её помощницы и кухарки. Брат Коля за это время, несмотря на мою защиту, дважды успел побить прокурорского сына. Когда в следующий раз я попал в дом Фёдоровых, тон приятеля был уже совсем другой, родители его любезно усадили меня с ними за чайный стол и весь вечер расспрашивали меня об отце и матери и нашей жизни. Приятель мой при этом несколько раз, вероятно, желая мне доставить удовольствие, принимался рассказывать родителям о высоте наших комнат, об их убранстве и количестве. Инстинкт часто заменяет детям опыт и понимание вещей взрослых людей, почему мне вся эта комедия очень не понравилась и наша дружба с маленьким Фёдоровым после этого завяла, не успев расцвести. Больше я у него никогда не бывал, мать это молча одобрила.

В то же время у меня появились связи в среде хотя и очень демократической, но зато на редкость симпатичной. На почве увлечения голубями, спорта, во все времена процветавшего в славном городе Туле, я сошёлся с одним из своих одноклассников Бажановым, маленьким белобрысым, но очень энергичным и оборотистым младенцем. Эта дружба дала мне полное нравственное удовлетворение и неисчерпаемый источник удовольствий. Бажанов и его среда в отличие от болезненного и тщедушного Фёдорова, содержавшегося родителями как тепличное растение, были народ крепкий, отчаянный и вели жизнь, преисполненную приключений и риска, что мне, выросшему на лоне природы, было как нельзя более «созвучно».

По началу знакомства Бажанов вёл со мной приятельство, так сказать, на нейтральной почве, ни я к нему, ни он ко мне не ходили, и встречи наши происходили в городском саду, на птичьем базаре или на пыльном пустыре, где кончалась наша Миллионная и начинались загородные слободки. Впервые попал я к нему в дом случайно и против воли хозяина. Случилось это так.

Однажды мы играли в лапту, как вдруг всем сразу, как это бывает в дружных мальчишеских компаниях, захотелось пить. Оказалось, что ближе всех жил Бажанов, к которому вся стайка и направилась на водопой. Смущённый нашим неожиданным визитом молодой хозяин покраснел, как рак, и не знал, куда ему девать руки и ноги. Причины этого крылись в том, что, как это ни скрывал сын, мать его была сапожницей, шившей сапоги всей слободке и тем кормившей себя и сына. Старуха приняла нас очень ласково и совершенно не обратила внимания на неуместное смущение сына. Уже достаточно просвещённый Яшей по вопросу об уважении, которое заслуживает труд вообще, а пролетарский в частности, я почувствовал с этой минуты, что белобрысый мой друг стал мне ещё милей и симпатичней.

Быть может потому, что ранние впечатления детства особенно врезываются в память человека, мне кажется теперь, что никогда я не встречал более приятного и симпатичного для меня дома, чем эта уютная, покосившаяся на бок и вся заросшая по деревянной крыше зелёным мхом хибарка вдовы сапожницы Бажановой. Вокруг этой хатки, стоявшей на самой окраине Тулы и соприкасавшейся с огородами, которыми всегда бывает окружён всякий уважающий себя провинциальный город, мы жили с маленьким Бажановым интересной и полнокровной жизнью. Вооружённые кинжалами и револьверами «монтекристо», мы пережили с ним все приключения Шерлока Холмса и Ната Пинкертона, владевшими после угара 1905 года умами учащейся мелкоты. Зайцами, т.е. пассажирами без билетов, мы путешествовали с ним по железной дороге до первой остановки за Тулой – станции Козлова Засека, где было имение Льва Толстого – Ясная Поляна. Там весь день, бродя по густому лесу, мы переживали то, что никогда и не снилось даже взрослым людям, вооружённым холодным и критическим умом и лишённым фантазии и воображенья. Эти поездки привлекали лично меня именно своей незаконностью, иллюзией какой-то борьбы с контролёрами и кондукторами, которые нас ловили или, вернее, делали вид, что ловят. В Засеку я когда угодно мог поехать с матерью и всем семейством, но, конечно, с негодованием отказался бы от такого банального путешествия в обществе «баб» на мягких подушках первого класса. Разве это могло идти в сравнение с прелестью дрожи на холодной вагонной площадке или в товарном вагоне в постоянно жутком и захватывающем ожидании контроля?! Конечно, в действительности никакой опасности мы со стороны кондукторской бригады не подвергались, в крайнем случае, нас могли бы высадить на первой станции, куда мы и без того ехали, но воображение дополняло действительность.

Делали мы и лесные экспедиции в огромный загородный Петровский парк, где в 1905 году скрывалось много нелегальных и постоянно проводили лето босяки и всякие уголовные элементы. Но любимым и самым лучшим удовольствием было для нашей небольшой, но дружной компании «исследование» древнего тульского кремля.