Когда меня привели к Елене (Llona)[265]
, вдове короля Магнуса, я застал ее за расчесыванием волос своей дочери, девятилетней девочки, очень хорошенькой. Она спросила, что мне нужно. Я попросил позволения поговорить с ней наедине, она начала меня удивленно рассматривать и сказала, что не знает меня и у нее нет ни приемных, ни прислуги. Оставив свою дочь со своей дворянкой, она [отошла со мной к окну] в этой же комнате, с еще более величественным видом.„Мадам, я боюсь, что более не смогу увидеть ваше высочество, поэтому изложу мое поручение без красноречия, дайте мне ваше королевское обещание, что оставите в секрете все, что я вам скажу, поскольку все это в ваших же интересах“. Хотя она сохранила молчание, я продолжил: „Царь Федор Иванович, ваш брат (поскольку так называют [у них] себя двоюродные), узнал, в какой нужде живете вы и ваша дочь, он просит вас вернуться в свою родную страну и занять там достойное положение в соответствии с вашим царским происхождением, а также князь-правитель Борис Федорович, изъявляет свою готовность служить вам и ручается в том же…“
„Сэр, — сказала она, — ни они не знают меня, ни я их. Ваша внешность, речь, платье заставляют меня верить вам больше, чем благоразумие позволяет мне“. Вдруг нас прервали, начальник стражи поторопил меня уйти, выражая подозрительность. Она рассталась со мной также неохотно, как и я, начала плакать, за ней заплакали ее дочь и бывшая с ней дворянка; она пожелала, чтобы я нашел средство вновь быть допущенным к ней.
Кардиналу передали это, он послал за мной и спросил, какими шутками я заставил королеву смеяться, я сказал, что ему неверно передали.
„Вы знаете, что я имею в виду, вы можете видеть ее, но не будьте слишком смелы“. Я просил его письменного позволения и получил его, королева с нетерпением ждала остальную часть моего поручения, и я также хотел это [поскорее] изложить ей.
— Вы видите, сэр, меня держат здесь, как пленницу, содержат на маленькую сумму, менее тысячи талеров в год.
— Вы можете исправить все, если захотите.
— Меня особенно тревожат два сомнения: если бы я решилась, у меня не было бы средств для побега, который вообще было бы трудно устроить, тем более что король и правительство уверены в возможности извлечь пользу из моего происхождения и крови, будто я египетская богиня, кроме того, я знаю обычаи Московии, у меня мало надежды, что со мною будут обращаться иначе, чем они обращаются с вдовами-королевами, закрывая их в адовы монастыри, этому я предпочту лучше смерть.
— Ваш случай сильно отличается от прочих, а время изменило этот обычай: теперь те, кто имеет детей, не принуждаются к этому, остаются растить их и обучать.
— Какое поручительство, что все, что вы говорите, — правда?
— Ваше желание может испытать то, что задумано, вера в это дело может сделать его успешным, когда вы удостоверитесь и убедитесь в средствах, которые сделают безопасным и успешным это дело.
— Тогда я должна уповать на бога и вашу христианскую скромность и обещание, скажите мне свое имя и возможно более точное время [побега].
— Не сомневайтесь, ваше высочество, в ближайшие два месяца вы узнаете и то и другое, в знак верности я оставляю вам сотню венгерских дукатов золотом, и ваша честь получит еще 400 точно через семь недель или около этого времени. Ее высочество с благодарностью приняла их, а ее дочери я дал еще двадцать. Я простился, королева и ее дочь пожали на прощание мою руку, а я был рад успеху.
Мои слуги и начальник стражи этого замка сильно удивились тому, что я так долго оставался у королевы. Он вновь сказал об этом кардиналу.
— Фу, пустяки, не подозревайте его, вы видите, он молод и красив, я желал бы, чтобы он достиг своего, по крайней мере, я имел бы надежду получить с нее то, во что она мне обходится.
— Но ни король, ни правительство Польши не пошли бы на это даже за 100 тысяч талеров [ответил начальник стражи]. Я подарил кардиналу красивый, шитый золотом платок и покорно благодарил за оказанную мне милость.
— Я рад, что вы имели здесь успех, когда нам доведется встретиться в Польше, мы вспомним весело о нашем знакомстве.