Записки о жизни Николая Васильевича Гоголя. Том 1

Письмо мое начал укоризнами уныния и при конце развеселился. Тебе хочется знать причину? вот она: я начал его в Нежине, а кончаю дома, в своем владении, где окружен почти с утра до вечера веселием. Желаю тебе вполне им наслаждать(ся), и чтобы никогда минута горести не отравляла часов твоей радости. А я до гроба твой

Неизменный, верный, всегда тебя любящий

Николай Гоголь.

Из Нежина к тебе кланяются все, - примечательнее: Лопушевский, буфетчик Марко (прежний фаворит твой, с своею красною жонкою), барон фон-Фонтик давинее (?), Гусь Евлампий [35], Григоров, Божко, Миллер и проч. и проч., а отсюдова один только я приветствую тебя поклоном заочно [36]".

Судя по множеству черных фраков, о которых упоминает Гоголь в письме к г. Высоцкому, и по его заботам о своем костюме, выраженным в письме к матери, можно подумать, что он был франт между своими соучениками. Между тем они сохранили о нем воспоминание, как о страшном неряхе. Он решительно пренебрегал тогда своею внешностью и принаряжался только дома, где, видно, были люди, на которых он особенно желал производить приятное впечатление [37].

"Окончив курс наук (говорит г. Кулжинский), Гоголь прежде всех своих товарищей, кажется, оделся в партикулярное платье. Как теперь вижу его, в светло-коричневом сюртуке, которого полы подбиты были какою-то красною материей в больших клетках. Такая подкладка почиталась тогда пес plus ultra молодого щегольства, и Гоголь, идучи по гимназии, беспрестанно обеими руками, как будто не нарочно, раскидывал полы сюртука, чтобы показать подкладку".

В Петербурге некоторые помнят его щеголем; было время, что он даже сбрил себе волосы, чтобы усилить их густоту, и носил парик. Но те же самые лица рассказывают, что у него из-под парика выглядывала иногда вата, которую он подкладывал под пружины, а из-за галстуха вечно торчали белые тесемки. А один из его учеников [38], описывая Гоголя в эпоху 1831 года, говорит, что костюм его был составлен из резких противоположностей щегольства и неряшества. Таким образом, Гоголь служит новым подтверждением мнения, что поэт в мелких делах общежития непременно должен иметь какие-нибудь странности.

Следующая выписка из письма Гоголя к матери (от 1-го марта, 1828) представит изумительное явление: молодой школьник говорит о высоком христианском самосовершенствовании посредством нужд и страданий и характеризует себя в настоящем и будущем с поразительною верностью.