Записки об Анне Ахматовой. 1938-1941

Из письма Константина Александровича Федина к Михаилу Михайловичу Зощенко от 15 ноября 39 года следует, что Михаилу Михайловичу предложено было передать решение Президиума Советских Писателей председателю Ленгорсовета П. С. Попкову. Передал – но действия оно не оказало. Тогда к Вышинскому снова обратилась уже целая группа писателей: Н. Асеев, В. Лебедев-Кумач, Анна Караваева, К. Федин: «…Заслуги Ахматовой перед русской поэзией, – писали они, – ее литературное значение весьма велики». Когда и это письмо не возымело действия, к Вышинскому обратился член Правления и Президиума ССП и, главное, член ЦК – Александр Александрович Фадеев.

«В Ленинграде в исключительно тяжелых материальных и жилищных условиях, – писал Фадеев, – живет известная поэтесса АХМАТОВА. Вряд ли нужно говорить Вам о том, как несправедливо это по отношению к самой АХМАТОВОЙ, которая при всем несоответствии ее поэтического дарования нашему времени, тем не менее была и остается крупнейшим поэтом предреволюционного времени, и какое неблагоприятное впечатление производит это не только на старую поэтическую интеллигенцию, но и на молодежь, немало учившуюся у АХМАТОВОЙ.

АХМАТОВА до сих пор не имеет ни одного метра собственной жилплощади. Она живет в комнате бывшего своего мужа, с которым она давно разошлась. Не надо доказывать, как это для нее унизительно».

После письма Фадеева уже и сам Вышинский обратился с указанием о жилье к Попкову. (ЦГАЛИ, ф. 631, СП СССР, оп. 15, ед. хр. 508, л. 5–8; а также ед. хр. 431(1), л. 64–65.)

Хлопоты эти, однако, не имели успеха, и теперь я могу огласить документ, свидетельствующий об отказе в пенсии.

«10 февраля 1941

В Ленинградское отделение Союза Советских Писателей

тов. Величкину

На ваше письмо от 4 февраля с.г. № V – б—03 посылаю Вам копию письма Комиссии по назначению персональных пенсий при СНК СССР от 14 апреля 1940 г. об отклонении ходатайства Президиума ССП СССР о назначении тов. Ахматовой А. А. персональной пенсии союзного значения. Зав. юр. бюро Л[итературного] Ф [онда] СССР С. Мафрог [подпись неразборчива. – Л. Ч.]»

(Цитирую по книге: Anna Achmatowa. Briefe, Aufsatze. Fotos. Hamburg, 1991.)

Итак, просьбу о пенсии отклонил Совнарком, а какой именно орган власти отклонил ходатайство о новом жилье – мне неизвестно.

79 Упомянутые в разговоре стихотворные сборники М. Кузмина – это: Форель разбивает лед. Л., 1929; Сети. М., 1908; Вожатый. СПб., 1918. Отдельные стихотворения, о которых речь («Царевич Димитрий» и «Озерный ветер пронзителен»), напечатаны в сборнике «Вожатый» (см. с. 5 и 41).

80 Н. Гумилев. Письма о русской поэзии. Пг.: Мысль, 1923, с. 157.

«Поэзия М. Кузмина «салонная» поэзия по преимуществу, – не то, чтобы она не была поэзией подлинной или прекрасной, наоборот, «салонность» дана ей как некоторое добавление, делающее ее непохожей на других».

«Осенние озера» – вторая книга стихов М. Кузмина, вышла в Москве, в изд-ве «Скорпион», в 1912 году.

81 Меня он терпеть не мог. В его салоне царила Анна Дмитриевна. – Как известно, М. Кузмин написал предисловие к первому сборнику Анны Ахматовой «Вечер» (1912). Однако впоследствии он стал противопоставлять поэзию Ахматовой поэзии Анны Дмитриевны Радловой (1891–1949).

В Петрограде один за другим вышли три ее стихотворных сборника: «Соты» («Фиаметта», 1918), «Корабли» («Алконост», 1920) и «Крылатый гость» («Петрополис», 1922). В своих рецензиях на стихи Радловой Кузмин называл ее «подлинным замечательным поэтом с большим полетом и горизонтами», а ее литературный дебют «поэтическим событием». (Цитирую по сборнику «Лица», с. 275.) Но не литературное соперничество, думаю я, возмущало Ахматову. Сама она ко времени публикации стихотворений Анны Радловой была уже чрезвычайно знаменита, книги ее издавались и переиздавались. Она считала М. Кузмина воплощением зла, а салон его рассадником разврата. Недаром в «Поэме без героя» (в «Решке») к нему относятся суровые строки:

Кто над мертвым со мной не плачет,
Кто не знает, что совесть значит
И зачем существует она.

А в главе первой (первой части) «Поэмы» – Кузмин назван «Владыкой Мрака» и ему посвящена целая строфа:

Маска это, череп, лицо ли —
Выражение злобной боли,
Что лишь Гойя мог передать.
Общий баловень и насмешник,
Перед ним самый смрадньй грешник —
Воплощенная благодать…

На подобную характеристику Кузмина и на слова Ахматовой, порочащие Радлову, с возмущением возражает О. Н. Гильденбрант (Арбенина) в своих воспоминаниях, опубликованных в том же сборнике «Лица».