Записки об Анне Ахматовой. 1952-1962

223 Евгения Михайловна Берковская (1900–1966) – приятельница Анны Андреевны, интеллигентная одинокая женщина с неудавшейся профессиональной и личной судьбой. Смолоду Е. Берковская, одаренная музыкальным слухом и голосом, пыталась стать певицей; после неудачи – сделалась машинисткой, зарабатывала себе на жизнь вязанием шерстяных шапок и кофточек. Одно время служила в плавательном бассейне. К нужде присоединилось бытовое неустройство: после войны Е. Берковская потеряла комнату и скиталась по чужим углам.

224 Бранит отрывок из романа Хемингуэя… злейшая пародия на «Прощай, оружие!» – А. А. имеет в виду отрывок из романа Эрнеста Хемингуэя «За рекой, в тени деревьев» – отрывок, напечатанный 7 мая 1960 г. в «Литературной газете» под названием «Расскажи мне что-нибудь о войне».

…«– Есть один отличный бифштекс, – сообщил возвратившийся Gran Maestro.

– Возьми его, дочка… Хочешь с кровью?

– Да, пожалуйста, с кровью.

. . . . . .

– А тебе много пришлось воевать?.. Ты расскажешь?

– Достаточно.

– А сколько ты убил?

– 122 верных. Не считая сомнительных.

– И совесть тебя не мучит?

– Никогда».

(См. также: Эрнест Хемингуэй. Собр. соч. в 4-х томах. Т. 2. М.: Худож. лит., 1982.)

225 Привожу копию моей заметки, обнаруженную мною после смерти моего отца у него в архиве.

«Впервые Анна Андреевна прочитала мне кусок поэмы в Ленинграде в 1940 году.

Я была в такой степени ошеломлена новизной, что спросила у автора:

– Это чье?

В следующую секунду я поняла все неприличие своего вопроса. Конечно, это – Ахматова, но какая-то новая, другая Ахматова.

В чем же новизна – не темы, не содержания – а самого стиха?

Не только в мощном, открытом напоре ритмической волны, сменившем дробность и сдержанность ритма. Но и в сочетании необыкновенной конкретности приемов изображения – с отвлеченностью изображаемого. Желтой люстры безжизненный зной, перо, задевшее о верх экипажа, муравьиное шоссе – все эти, по определению Пастернака, «прозы пристальной крупицы", которые в стихотворениях Ахматовой служили созданию реальности – в «Поэме», оставшись столь же конкретными, одевают плотью, овеществляют невещественное, отвлеченное. Материализован не только хоровод призраков; на наших глазах материализуются и понятия:

И была для меня та тема,
Как раздавленная хризантема
На полу, когда гроб несут…

Ахматова сама, как и ее героиня, смотрит «смутно и зорко"; это тот же пристальный взгляд, какой был у нее прежде, но устремлен он на нечто «смутное", зоркостью своей он фиксирует не черты природы и человека, не облака, вылепленные грубо, не айсберги мороза, не голос или глаза; нет, он овеществляет отвлеченности: век, время, романтизм, процесс памяти. Ахматова как бы трогает рукой звук, цвет, мысль, чувство, самую память. От этого резкого столкновения конкретного с отвлеченным, понятия с раздавленным цветком – и рождается то зеленое бесовское пламя, которое там и здесь вспыхивает в поэме; та новая гармония, которая ранит и пленяет слух.

Л. Ч. апрель, 60 г.»

Прочитав мои листки, А. А. упомянула свою «статью о лунатизме». Эта рукопись не известна мне. Думаю, это нечто автобиографическое: однажды в разговоре А. А. призналась, что в отрочестве страдала лунатизмом; о том же

в своих воспоминаниях свидетельствует В. Срезневская: «Отошли в прошлое версальские кущи Царского Села, лунные ночи с тоненькой девочкой в белом платьице на крыше углового зеленого дома («Какой ужас! Она лунатик») и все причуды этого вольнолюбивого ребенка». (В. С. Срезневская. Воспоминания // Искусство Ленинграда, 1989, № 2, с. 12.) Об отроческом лунатизме Ани Горенко см. также «Встречи», с. 56.

В пьесе «Пролог, или Сон во сне», над которой Ахматова работала в первой половине шестидесятых годов, героиня X. – лунатик.

226 Валентин Фердинандович Асмус (1894–1975) – один из преданнейших друзей Пастернака и один из образованнейших людей нашего времени. Он был историком философии (преимущественно античной и германской); а также знатоком русской литературы, автором исследовательских работ о Пушкине, Грибоедове, Лермонтове, Толстом.

Знаменитое стихотворение Пастернака «Лето» (1930), воспевающее дружбу («за дружбу – спасенье мое!»), в журнальной публикации посвящено первой жене Асмуса Ирине Сергеевне. «Четыре семейства», вместе прожившие лето в Ирпени, это семьи Б. Л. и А. Л. Пастернаков, Нейгауза и Асмуса; это друзья,

…для которых малы
Мои похвалы и мои восхваленья,
Мои славословья, мои похвалы.

Во время последней – смертельной – болезни Пастернака, Асмус жил у себя на даче в Переделкине, но столовался не дома, а в переделкинском Доме Творчества. Все, кто не хотел докучать расспросами родным больного, подстерегали на переделкинских дорожках Асмуса, зная, что Валентин Фердинандович может сообщить последний бюллетень.