Записки об Анне Ахматовой. 1963-1966

Потом мы немного поспорили об «Эпиграмме»: я думала, это в цикл «Вереница четверостиший», а она пожелала в «Тайны ремесла»[111].

«Поэму без героя» читала она уже мельком: утомилась. Отодвинув папку, начала оглядывать зоркими своими глазами фотографии на стенах. На бюро углядела маленький снимок: голова Ахматовой на подушке (профиль, распущенные волосы). Я подала ей этот профиль. Она попросила переснять. Я обещала[112].

Очень задерживает перепечатку отсутствие эпиграфов к циклу «Библейские стихи» и названий к «Песенкам». Я о них снова и снова. Но нет. «Еще не решила»[113].

Спрашиваю: кто составлял ее сборники, когда они выходили впервые.

– Я сама. Кто же еще? А корректуры держал Лозинский… В этом году пятьдесят лет со дня выхода «Четок».

Тревожится она за Толю: он в Москве без прописки». Еще пуще за Бродского. Я пересказала ей разговор Самуила Яковлевича с Косолаповым, директором Гослита. Косолапов, прочитав в «Правде» статью Маршака о Солженицыне, позвонил ему с большими хвалами¹⁰⁰. А Маршак – в трубку: «Да, Солженицын. Он и в тех условиях остался человеком. А вот вы, Валерий Алексеевич… Что же это вы делаете? Молодого, талантливого поэта преследуют мерзавцы. Они хотят представить его тунеядцем. А Бродский не только талантливый поэт – он и замечательный переводчик. У вашего издательства с ним несколько договоров. Вы же, узнав о гонениях, приказали с ним договоры расторгнуть! Чтобы дать возможность мерзавцам судить его как бездельника, тунеядца. Хорошо это? Да ведь это то же, Валерий Алексеевич, что выдернуть табуретку из-под ног человека, которого вешают».

– ««Художественное мышление есть мышление образами", – процитировала Анна Андреевна. – Образ точен».

И, помолчав:

– Очень скверный признак – эти расторгнутые договоры. Дело затеяно и решено где-то на самых высоких высотах. Косолапов такой же исполнитель, как Лернер. Исполняет приказ.

Я убрала папки, накрыла стол скатертью, и мы сели ужинать.

– Какой сегодня хороший день, – сказала Анна Андреевна вдруг. – Вот побыла у вас и такое чувство, что я тоже работала. Я ведь никогда не работаю.

– А переводы?

– Весьма трудоемкая форма безделия.

17 февраля 64 Катастрофа.

Пишу, лежа и закрыв глаза. Интересный опыт. Прочту ли?

Сегодня утром вырвалась в Институт Гельмгольца к профессору Фрадкину.

Кровоизлияние в сетчатку левого глаза. В правом, двадцать лет назад, было, помнится, три. Теперь в левом. К счастью, «на периферии», а не «одно в центр», как тогда в правом.

«Бег» я успела. Хотя кровоизлияние, он сказал, уже довольно давнее. Боли резкой в глазу не было, а общее плохое самочувствие – привычное дело. Потому я не поняла.

Теперь две недели приказано не читать и не писать. Полеживаю в полутьме. А как же «Былое и Думы»? Срок 1 марта.

Завтра в Ленинграде судят Бродского. Он из Тарусы уехал домой, и его арестовали¹⁰¹. Пользуясь своими барвихинскими связями, Дед и Маршак по вертушке говорили с Генеральным Прокурором СССР Руденко и с министром Охраны общественного порядка РСФСР Тикуновым. Сначала – обещание немедленно освободить, а потом какой-то вздор: будто бы, работая на заводе, нарушил какие-то правила. И его будут судить за это. Все ложь.

Телеграмма в суд от Деда и от Маршака послана¹⁰².

Фридочка в Питере.

Строчка у меня находит на строчку. Прекращаю.

24 февраля 64 На днях Раиса Давыдовна Орлова, Лев Зиновьевич Копелев, Вячеслав Всеволодович Иванов (то есть попросту Кома!), Михаил Константинович Поливанов, Иван Дмитриевич Рожанский, Наталья Владимировна Кинд и я – послали телеграмму Толстикову.

А Фрида пишет из Малеевки, что отправила письмо Руденко. В письме от нее ко мне портрет Бродского под судом¹⁰³.

Я лежу, но нарушаю, нарушаю, нарушаю. Делаю наброски для статьи в «Литературную газету»¹⁰⁴.

3 марта 64 Судилище было подлое.

Иосиф вел себя как подобает поэту. Фрида сделала запись и мне прочла. Надо, чтоб все.

Пока что постановили поместить на исследование в психиатрическую лечебницу. По этому случаю Евгений Александрович отправился в Ленинград – там у него связи с психиатрами¹⁰⁵.

«Темен жребий русского поэта»¹⁰⁶. Минует ли Иосифа этот жребий?

Пушкин, Лермонтов, Рылеев, Полежаев, Шевченко, Гумилев, Есенин, Маяковский, Цветаева, Мандельштам. Да и Блок, в сущности. Да и Пастернак. А скольких мы не знаем.

«Бег времени»… Время бежит, а жребий русского поэта всё тот же. Хуже.

…Мне еще неделю Фрадкин приказал лежать и не. А хочется снова перечесть «Бег», весь, насквозь, от начала и до конца. Ведь в последние дни работала я над рукописью в спешке и с дурной головой.

4 марта 64 Какая досада! Фридочка ехала из Малеевки домой и пока она была в дороге – ей как раз и позвонил по телефону помощник Руденко. Фриды не было; он всё проговорил Александру Борисовичу¹⁰⁷. Ну, опять чепуха. В Ленинград выезжает какой-то ««очень чуткий человек», который во всем разберется».

Интересно, кто бы это?¹⁰⁸