Записки об осаде Севастополя

Если встать к весту, иначе к выходу в море, тогда открывались батареи: Михайловская, саженях в 200, и за ней, на крайнем мыске, Константиновская – огромные здания в три этажа. Вдали то же море и корабли. Эта часть рейда, по Михайловскую батарею, также была полна движения. Яликов и судов ходило не меньше, чем налево от нас, особливо после перенесения Северной пристани из Куриной балки в Северную. Более всего замечалось тут шаланд, нагруженных турами. Туры приготовлялись солдатами в окрестных лесах и катились оттуда к пристани или привозились на фурштатских телегах. С пристани грузили их на шаланды, громоздя в два и в три этажа, и шаланды, совершенно закрытые ими, тихо двигались по бухте, как будто какие горы коричневатого цвета. Иногда наверх взбирался матрос в белой куртке и далеко белел на коричневой куче, командуя гребцами, которые сидели впереди на катере, буксируя шаланду и дружно взмахивая веслами.

За кормой у нас была Северная сторона: берег, вначале плоский, но далее подымавшийся пологим скатом, в конце которого, почти в версте от нас, показывалось Северное укрепление. Оно венчало эту часть Северной стороны. У самого берега стояло несколько палаток и низеньких лачужек, слепленных кое-как из камней и покрытых парусиной и чем попало. Тут с мая месяца кипела деятельная и суетливая жизнь. Продавались разные съестные припасы: хлеб, картофель, огурцы, черешни, вяленая рыба, табак и сигары. Матросские жены варили мужьям похлебку. Вечно валил дым, и пахло разным кушаньем; толклось много народу, был крик и шум, который веселил среди опасности. Домики вырастали как грибы. В горе, немного дальше, постоянно рылись землянки… Но в августе стали жаловать на пристань бомбы, и стройка домиков и рытье землянок прекратились. Многие палатки, пробитые осколками, сквозили как решета, но раненых никого не было.

У самой пристани лежали в правильных пирамидах и просто в кучах ядра и гранаты; торчали из земли якоря, протягивались швартовы⁴⁴; кое-где были вытащены лодки и выставляли на солнце свое черное лоснящееся брюхо, вымазанное смолой. За лодками вечно лежали или сидели матросы, играя в карты, а не то в шашки, причем пешками служили им нередко неприятельские пули разных фасонов. Везде война и осада.

Направо, в полугоре, виднелся небольшой каменный домик, в котором жили когда-то великие князья, а потом помещалась канцелярия главнокомандующего. Налево, на половине расстояния от нас к Михайловской батарее, стояла гауптвахта, служившая госпиталем, и подле нее, среди туров и ядер, небольшой столбик с образом Спасителя.

Вот все, что мы видели с фрегата.

Я ходил на службу только по утрам. Возвращался часа в 4 и обедал вместе с офицерами фрегата в кают-компании.

Ели мы хорошо. Можно сказать, что во всю войну я не был ни разу так хорошо и дешево устроен относительно стола, как на фрегате «Коварна». Я ни о чем не думал и не хлопотал. Провизия покупалась, и обед готовился как будто по щучьему веленью. У нас было четыре блюда и кофей, а иногда устраивался и шоколад. Матросы отыскали в Сухой балке корову у какой-то бабы. Она доставляла нам сливки по 10 копеек серебром за стакан. Товарищи, приезжая ко мне на фрегат, дивились нашему комфорту.

После обеда я любил вздремнуть под скрип и легкую качку фрегата. Потом отправлялся в город на двойке или вельботе. Двойка ходит тихо, но вельбот, или гичка⁴⁵, имея особенное устройство, несется как ветер. Приятно видеть благоустроенную гичку на полном ходу, когда шестеро гребцов на подбор совсем закидываются назад, то исчезая за краями лодки, то появляясь опять. Длинные весла стелются ровно, чуть задевая поверхность. Мчится птица-лодка, обгоняя все… Некоторые суда имели до конца осады характерные гички, но большая часть, по недостатку матросов, сажала гребцов, каких попало, и гичка теряла свою красоту и ходкость. Часто Нахимов, любивший хорошую греблю, увидев расстроенную гичку, не выдерживал и замечал: «Что это-с, как гребут! Сущий разврат!»

Наш вельбот был довольно сносный: я приезжал на Южную сторону минут в десять. Мы приставали обыкновенно у самой Графской пристани, против лестницы, где постоянно качалось на волнах несколько гичек, катеров и двоек, дожидаясь кого-нибудь из города; вечно свистели своими трубами два-три парохода, готовые уйти. Чаще всех летал летом с Южной на Северную и обратно «Турок⁴⁶», небольшой, но быстрый пароход английской постройки. Кроме него ходили «Громоносец», «Дунай» и «Грозный». Все они занимались перевозкой тяжестей и народа, без всякой платы. Частные ялики брали от 2 до 10 копеек серебром в один конец. Остальные пароходы: «Владимир», «Крым», «Херсонес», «Бессарабия», «Эльбрус» и «Одесса» – стояли обыкновенно на якорях и выжидали дела. Все держались сначала посредине рейда, но в июне месяце первые четыре перебрались к Павловскому мыску, а «Эльбрус» и «Одесса» встали подле нас, против Северной балки.