Записки одессита

Там была другая жизнь. Начальник Зея ГЭССТРОя получил этот пост в 34 года, он когда-то работал с моим папой. Там вообще много работало друзей отца… Но никакого протекционизма не было, я пошел в первую линию окопов – на основные сооружения. Работал по скользящему графику, как все. Начальники имели на меня виды в плане карьеры и потому хотели, чтобы я все прошел, все ступени. С Шохиным, другом моего отца, мы пили вместе водку, я дружил с его сыном, музыкантом, но когда он приезжал на объект, то меня ругал сильнее всех.

Я безмерно его уважал. Но поссорились мы с ним навеки. Из-за ерунды, как это часто бывает.

Когда он посчитал, что я созрел, что мне пора расти, предложил мне должность главного диспетчера котлована. Там был такой расклад, такой хитрый план движения людей, что я туда шел на три месяца, а дальше уходил главный диспетчер стройки, и я должен был занять его место, это был уровень начальника управления, и я на него поднялся бы в 24 года… Вообще диспетчер – это тоже на переднем крае, но это другая работа… Меня туда не тянуло. Я ныл, жаловался приятелям. Знающие люди мне говорили:

– Не вздумай отказывать Шохину, откажешь – тогда тебе хана.

Настал день, он вызвал меня и говорит:

– Мы приняли решение. Что ты об этом думаешь?

– Но я не хочу быть диспетчером. Мне не нравится эта работа.

– Я не знал, что ты такой неблагодарный человек. А кем же ты хочешь работать?

– Тем, кем я работаю, – прорабом.

– Вот прорабом и будешь работать. До пенсии.

И после всякий раз, как меня выдвигали на старшего прораба и приходили к Шохину за подписью, тот говорил: «Севастопольскому представление подписывать не буду, он хотел простым прорабом работать, вот пусть и работает».

Как только закончились мои три года по распределению, я написал заявление, имел право. Меня не отпускали, Шохин не подписывал, хотя не имел права. Он думал, я извинюсь, мы помиримся, он будет меня выращивать дальше. Я ничего уже не хотел, я позвонил папе: «Дай телеграмму, что у мамы плохо со здоровьем». Я сдал квартиру государству и уехал. Уехал – я имею в виду в Одессу.

Это было очень правильно… Я видел там инженеров намного талантливее меня. Один из них получил орден в 26 лет. Но чем это все закончилось для него, для других? Когда закончилась стройка на Зее, они поехали на Богучан-скую ГЭС. Ее начали – и быстро законсервировали, вроде на время, а потом развалился Советский Союз. Они сидели там семь лет, все ждали работу, а ее не было, и так, ничего не делая, они постарели, денег нет, уезжать некуда. Чем это должно было закончиться для меня? Я точно так же, как и мои товарищи, должен был ехать на новую стройку, мне предлагали возглавить десант на Бурею – это, как и Зея, приток Амура, там собирались тогда строить ГЭС. Там тоже все заглохло, на 30 лет, Бурейскую ГЭС вот недавно только Чубайс расконсервировал и построил. За это время жизнь прошла… У кого-то – впустую, люди ждали непонятно чего в глуши, в вагончиках, в нищете. Это тоже все было халоймис, то есть херня (на идиш).

Потом я на БАМ думал завербоваться. Там был интересный объект – Северомуйский тоннель. Но строители наткнулись на радиоактивные породы и остановились. Потом, правда, пробили – через много лет. Короче, я вернулся в Одессу. Но меня никуда не берут на работу! Я умею строить, но это никому не надо. Нужны люди, которые умеют писать левые наряды… Скучно. Смертная скука. Но что делать? Ну не возвращаться ж на Зею. Я придумал поехать в Братск, который мне с детства помнился замечательным городом. Но я опоздал. Любовь, как и революция, хороша в самом начале. А в Братске стройка кончилась, лучшие люди поехали строить дальше – на Вилюй, на Усть-Илим, та же история с десантами. В городе остались одни посредственности. И еще я.

Мне – после всего, после ГЭС, после котлована, после створа, после песен про тайгу – дали строить школу. Это просто унижение для меня, гидростроителя! Такой говенной работы у меня еще не было. А публика? Тогда как раз поменяли законы, и на химию стали идти люди даже со сроками за убийство, отсидев чуть больше половины. Вот эти химики и работали у меня.

Были плюсы – в Братске оставался мой дядя, который знал всех, и мне быстро дали однокомнатную квартиру. Но вокруг была тоска страшная, тоска зеленая, общаться было просто не с кем. Романтики нет, бабок нет, надо как-то отсюда выбираться. Какой выход? Что делать? Случайно я набрел на филиал Иркутского института. Ну вот аспирантура, к примеру… Я работал до 7 или 8 вечера, потом приходил домой, съедал жратву какую-то и на кухне учил английский по учебнику Беляева, час-полтора. Таки я поступил в Госстроевский институт. Хотя это было невероятно. Мне говорили:

– Вы понимаете, что у нас на четыре места – двадцать четыре человека?

Ну и ничего страшного, поступил, закончил не хуже других.