Записки офицера Красной армии

Мне стало легче. Я понял, что он не донесёт, потому что ничего не помнит о нашем реакционном разговоре. Выпил я водку, а потом уснул. Но совсем успокоил только через три дня. И твёрдо решил для себя — больше никогда ни с кем о политических делах разговаривать не буду. Никогда!

29 ноября 1939 года. Лида

Сегодня получил от Дуняшки письмо. Пишет она:

Любимый Мишечка!

Большое спасибо за твоё письмо и за фотографию. Не могу на неё налюбоваться. Трудно поверить своим глазами, что это на самом деле ты. Всё люди из нашего колхоза вечером, после работы, ко мне приходят и фотографию рассматривают, и тоже её все хвалят. Только не могут поверить, что те часы, что у тебя на руках и в карманах, настоящие. Но я верю тебе, орёл ты мой и герой, и я очень горжусь тобой.

Хотела и я тебе мою фотографию послать. С этой целью даже написала заявление в НКВД, чтобы разрешили мне на один день выехать в город сфотографироваться. Может и разрешат, хотя все говорят, что тут даже не слышали о таком. Но я приложила справку из колхоза о том, что выполняю по 150 процентов нормы и состою в комсомоле. Жаль, что у меня нет платья, а одна лишь очень старая телогрейка. Но председатель колхоза говорил нам, что колхоз наш был награждён за достижения в труде, так что наверное продадут немного материала на одежду. Ведь говорил он про это ещё в 1936 году. Наверное скоро дождёмся. Тогда я справлю себе красивое платье.

Намедни приезжали из НКВД и забрали семью Моргалова, которого выслали в лагерь за то, что он по пьянке говорил про войну с Германией. Я тебе уже писала про это. Ну, мы потом собрание созвали и послали благодарности властям за охрану нас от контрреволюционных элементов. Понятное дело, если Моргалов говорил, что будет война с Германией, то это мог слышать кто-то из его родни. Надо уничтожать этих фашистских гадов и английских агентов.

Я очень рада, что до вас дошли те эшелоны с надписями «ХЛЕБ ДЛЯ ГОЛОДАЮЩЕЙ ПОЛЬШИ» и что у вас теперь нет недостатка с едой. Это очень приятно, что наше правительство так заботится о героической Красной Армии. Только я сильно боюсь, как бы те кровопийцы, поляки, тебя где-нибудь подло не убили или не отравили. Береги себя, дорогой, и будь осторожным.

Передаю поклоны от всей родни и крепко целую тебя.

Твоя до гроба, Дуня.

Прочитал я это письмо и сразу решил купить Дуне платье и сапоги. Пошёл я в город, но в магазинах уже почти ничего нет. Понятное дело, наши парни всё раскупили, а торговцы новый товар не заказывают и магазины позакрывали. Но кроме этого ещё много комиссионных магазинов, в которых немного подороже можно купить чего только душа пожелает. Тут здешние буржуи сдают свои вещи, когда им не хватает денег на жизнь. А для нас это очень выгодно и мы очень рады этому.

Значит, купил я для Дуни платье, но специально подешевле выбрал, всё равно весь колхоз обзавидуется. Купил также не новые сапоги, ну и белья пару штук, потому что помню — белья у неё вообще нет. А паненка, что в том магазине продавала, спросила меня:

— Это наверное для жены?

— Нет, — ответил я. — Для невесты. Она артистка в театре.

А другая говорит: