Мы пошли в овин. Она в одном месте вынула специально положенные туда доски и посветила мне внутрь. Там было потайное место, которое трудно найти. Объяснила мне, что двери овина заперты на ключ, но из этого тайника есть лаз под крышей. Поэтому в случае опасности я могу оттуда убегать к канаве и оттуда кустами в лес. Она заверила меня, что ночью тут будет спокойно, потому что немцев поблизости нет. А до города отсюда далеко. Заперла овин и ушла.
Я положил на сено тулуп, снял с ног сапоги и укрылся одеялом. И почувствовал себя очень счастливым человеком. Однако эти поляки не такие уж ужасно подлые, как нам о них говорили. Потому что, правду говоря, никто из них пока не сделал мне ничего плохого, наоборот помогали. У нас помощи не дождёшься. Таким типам, которые от властей скрываются, никто не помогает. А тут народ другой. Только та подлая Ирка сделала мне плохо. Но может я ещё ей отомщу.
Спал я очень крепко, пока не услышал, как кто-то меня зовёт.
— Мишка!.. Мишка!..
Я узнал голос барыни и отозвался.
— Вылезай, — сказала она. — Надо завтракать.
Я пошёл в дом. Она меня отлично накормила. А потом принесла гражданскую одежду, ботинки, шапку, носки и чистое бельё.
— Собрала это в доме, — сказала она. — Это вещи моих сыновей. Переоденься в это, потому что в твоей большевистской униформе ходить теперь опасно.
Она накипятила мне два котла воды. Поставила ушат с холодной водой. Дала мне полотенце, мыло и сказала, чтобы я хорошо помылся.
— У тебя наверное вши есть, — сказала она.
— Есть немного, — произнёс я. — В армии это неизбежная вещь.
— Смотря в какой армии, — сказала она. — У вас этого богатства и в армии, и без армии хватает. Такая уж у вас культура.
Она вышла из избы. Я начал мыться. Отшоркал себя хорошо и оделся. Да, сразу видно, что это баре были. Бельё чистое, полностью белое. Одежда суконная. Ботинки прочные, из хорошей кожи. Всё это было немного не на мой размер. Но ничего, со временем привыкну.
Я убрался на кухне и вылил грязную воду на двор. Тем временем пришла барыня и говорит мне:
— Теперь забудь, что тебя звали Мишка. Теперь ты Янек, мой сын. У меня даже есть для тебя документы, пока другие, официально, не выправим. Если сюда придут немцы, или полиция из гмины, то ты не убегай и никуда не прячься. Но и глаза им не мозоль. Займись работой, чтобы ничего не говорить. А разговоры с ними — это уже моё дело будет. А соседям, когда они о тебе узнают, скажу, что ты беженец. Ты меня хорошо понял?
— Да. Понял.
— При полиции или немцах, если надо будет обратиться ко мне, зови меня: мама. А при соседях, или вообще когда надо, называй меня: пани Юзефа.
Я очень обрадовался. Почувствовал себя так, словно заново на свет появился. Я понимал, что эта барыня не даст мне пропасть. От радости у меня даже слёзы на глаза навернулись. Я схватил пани Юзефу за руку и поцеловал.
— Большое вам спасибо, — сказал я. — Пока буду жив, не забуду этого и если смогу, отблагодарю за все. Если бы не вы, я бы пропал.
А она сказала:
— Бога благодари, что тут есть добрые люди и что сердечно относятся даже к своим врагам, если те в беде. А ты, как я вижу, молодой и глупый, но может ещё не совсем пропащий. Так что спасаю тебя как могу.
Вот так я там остался. Спал я по-прежнему в овине, а днём уже смело ходил по всему фольварку. Работы много, так что работаю целый день. Впрочем, и пани Юзефа тяжело трудится. Даже больше и лучше меня. Потому что я только учусь этой работе.
Я очень счастлив. Ещё недавно я думал, что наверняка погибну. И погибнул бы где-нибудь от голода, или от болезни, или от рук немцев. А теперь у меня и дом, и еда, и хорошая одежда, и документы, и хозяйка, которая относится ко мне как к сыну. Хотя, где там: как мать к сыну?!.. От своей матери я не слышал ничего кроме упрёков. А когда был маленький, так ещё и била часто. А от пани Юзефы слова плохого не услышишь. И она всё время заботится, чтобы я был сытый, чистый, в безопасности. Никогда не забуду ей этого и как только смогу, обязательно отблагодарю. Пусть знает, что мы, большевики, очень добрые и благодарные!
3 октября 1941 года.
Фольварк Бурки
Товарищу У. Черчиллю.
Писать некогда.
Много работы, а работаем мы всего вдвоём… Однако всё же буду понемногу дальше вести эти мои «Записки». Я решил посвятить их товарищу У. Черчиллю. Да. Потому что оказалось, что это очень великий и важный человек. Жаль только, что он не коммунист и что англичанин. Но теперь исход войны зависит от него… Мне всё это подробно растолковала пани Юзефа. Потому что до этого вся политика в моей голове перемешалась.
Через несколько дней после моего прихода на фольварк, я начал за ужином очень сильно ругать Сталина. Я знал, что поляки его не любят, поэтому хотел таким образом угодить пани Юзефе. А она сказала:
— Грешишь ты, парень! Нельзя так грязно ругаться. Это говорит об отсутствии хорошего воспитания. А то что началась новая война, так Сталин вовсе её не хотел. Это Гитлер на Россию напал, точно так же как до этого на Польшу. Это его дьявольских рук дело!