Записки офицера «СМЕРШа»

Вообще-то обозы были и в артиллерии и в пехоте, не знаю почему, наверное, каким-то особым чутьем я почувствовал, что тот был обоз кавалерийский. В кубанке ли мелькнул какой-то ездовой, или еще что — не помню* Но из кузова меня словно пружиной подкинуло. Подбежал, спросил — о, счастье-то! Это шла колонна одного из полков нашей дивизии. Догнал повозку, крикнул ездовому:

— А 250-й не знаешь где идет?

— Эх, лейтенант! Давно в полку не был? Откуда?

— Иэ госпиталя.

— А… ну понятно. Нет больше 250-го…

— Как нет? — упало сердце.

— Да не бойся, есть. Жив полк, только он теперь не 250-й, а 29-й гвардейский. А мы вот 31-й!

— А дивизия, корпус?

— Ну, много знать хочешь. Об этом начальство спроси, — посуровел мой собеседник. — Но-о, родные, шевелись! — И хлопнул вожжами по мокрым крупам пары гнедых.

— Так где 29-й-то?

— А он перед нами идет. Вот как встанем, беги вперед, догонишь. А сейчас садись, подвезу.

Через час я догнал свой полк. А что такое на войне своя часть? Это же вторая семья, роднее родных не найдешь!

Глава 9 ОБРАЗОВАНИЕ «СМЕРШ»

Небольшой городок Дергачи, что километрах в пятнадцати от Харькова. На следующее утро… Лучше бы не вспоминать то страшное утро… Я вышел из хаты, а городок тот в лощине и окружен довольно высокими холмами, по крайней мере, с одной стороны, и сразу бросилось в глаза: по этим холмам — черным пунктиром колонна грузовиков. Немцы. Машины стояли. И в этой неподвижности было что-то особенно тревожное.

Уж лучше бы бой! Очевидно, немецкое командование еще не оценило обстановку и не знало, что в Дергачах находятся всего лишь потрёпанные в двухмесячных непрерывных боях остатки кавалерийского полка.

Через полчаса появилась «рама», немецкий самолет-разведчик. А вслед за ним не заставили себя ждать особенно «любимые» «лаптежники» — «Юнкерсы-87».

Вот когда пришлось, и уж в который раз, мягко выражаясь, пожалеть о том, где же наши краснозвездные соколы…-

Если не брать во внимание карабины и автоматы, то мы против этих пикировщиков были безоружны. Вспоминать страшно, не то чтобы объяснить, как удалось остаться живым в том аду! Слова «отход», «отступление», пожалуй, не совсем точно определили бы характер «действий» полка. Скорее всего, это было похоже на метание раненого животного под непрерывным огнем окруживших его охотников. Мало сказать, что «Юнкерсы» свирепствовали. Они просто издевались, гоняясь над лощиной чуть не за каждым всадником.

Никогда не забуду стремительно падавший в пике на меня самолет и вспыхивающие точки стволов строчащих пулеметов, а через мгновение рядом — строчки взвихренного, вспоротого снега и земли и противное чваканье пуль, а над всем этим взвывающий рев выходящего из пике «Юнкерса».

Остатки эскадронов, смешавшись, пытались вырваться из-под огня по лесистой лощине, идущей к Донцу…

Что же произошло в феврале на Харьковском направлении нашего фронта? В результате развития Ос-трогожско-Россошанской операции еще в январе началось освобождение Харьковской области и 16 февраля Харьков был освобожден. Но в конце февраля противник перегруппировал свои силы и перебросил из Франции танковый корпус СС в составе трех отборных дивизий: «Адольф Гитлер», «Рейх» и «Мертвая голова». Этим силам удалось затормозить наступление наших войск, и только нашему корпусу удалось продвинуться южнее Харькова и создать угрозу обхода группировки противника. Но сил казаков было явно недостаточно для этого, тем более что кавалеристам пришлось действовать против танкового корпуса СС. Для контрнаступления южнее Харькова противник сосредоточил около 800 танков, 3 пехотные дивизии и не менее 750 самолетов. Это давало противнику превосходство в людях в 2 раза, в артиллерии чуть не в 3 раза, в танках в 11 раз! Против 150 самолетов Воронежского фронта, половину которых составляли У-2, противник бросил 750! Кроме того, во многих наших танковых корпусах оставалось всего по 8—15 исправных танков, в мотострелковых батальонах — по 16–20 человек… Из-за разрушенных аэродромов в прифронтовой полосе негде было сосредоточить авиацию, а с более дальних истребители не могли прикрывать наши части.

4 марта противник перешел в наступление. К исходу 10 марта ему удалось выйти на северную окраину Харькова…

Вот так кратко характеризовалась обстановка, в которой я вернулся в свой родной полк. А что же было в мое отсутствие? Кто же мог рассказать лучше человека, с которым я сдружился вскоре после возвращения в полк? Это был фельдшер нашей санчасти Ефим Аронов. Мы познакомились тогда, в марте 1943-го, и разве могли предположить, как судьбы, и его и моя, свяжут нас на долгие, долгие годы. И не только нас, но и наши семьи.

(Воспоминания Ефима Аронова были мною записаны на диктофон где-то в середине 60-х годов.)

«— Ефимушка, расскажи, как в Валуйках, что после Валуек было?