Записки от скуки

Если даже ты не познал еще истинного Пути, все равно порви узы, что связывают тебя с миром, усмири плоть, не касайся суетных занятий, умиротвори душу – и тогда ты сможешь сказать, что на какой-то миг достиг блаженства.

Кстати, и в «Великом созерцании» сказано: «Порви все узы, что связывают делами, знакомствами, интересами, учением».

LXXII

В домах знатных и процветающих тоже бывают свои печали и свои радости. Много людей приходит к ним с соболезнованием или поздравлениями, но чтобы среди этих людей замешался монах, чтобы он тоже стоял у ворот и ждал приглашения войти,- это, по-моему, не годится. И пусть даже причина кажется достаточной, монаху лучше всего быть подальше от мирян.

LXXIII

В этом мире много вещей, о которых люди ныне спрашивают и болтают при встрече. Я не возьму в толк, как это человек, которому до этих вещей никакого дела не должно быть, бывает великолепно осведомлен обо всех тонкостях, рассказывает другим – и его слушают, сами спрашивают и внимательно выслушивают ответы.

В особенности монахи, что живут в окрестностях селений,- они выпытывают о делах мирян, как о своих собственных, и судачат так, что только диву даешься, откуда бы им все это знать.

LXXIV

И еще не приемлю я тех, кто распространяет всякого рода диковинные новости. Мне по душе человек, который не знает даже того, что для всех стало старо.

Когда в компании появляется новый человек, то для приятелей, с полуслова понимающих все, о чем здесь говорится,- намеки, какие-то имена и т. д.,- перебрасываться недомолвками, смеяться, встретившись глазами друг с другом, и тем ставить в тупик новичка, не понимающего, в чем дело, есть, безусловно, занятие людей невежественных и низких.

LXXV

В любом деле лучше делать вид, будто ты в нем несведущ. Разве благородный человек станет выпячивать свои знания, даже когда он действительно знает свое дело? С выражением глубочайших познаний во всех науках поучают других лишь те, кто приехал из деревенской глуши.

Слов нет, встречаются и среди них люди стеснительные, однако весь их вид, говорящий об убеждении в собственном превосходстве, действует отталкивающе.

Быть немногословным в вопросах, в которых прекрасно разбираешься, не открывать рта, когда тебя не спрашивают,- это чудесно.

Всякому человеку нравится лишь то занятие, от которого он далек. Так, монах стремится к ратному делу, а дикарь, делая вид, будто не знает, как согнуть лук, корчит из себя знатока буддийских законов, слагает стихотворные цепочки рэнга Ш) и увлекается музыкой.

Однако люди неизменно презирают его за это больше, нежели на нерадение к собственному его делу. Многим не только среди монахов, но и среди придворных, приближенных императора и даже самых высокопоставленных вельмож нравится воинское ремесло.

LXXVI

Славу храброго воина заслужить трудно, даже если в ста сражениях ты одержишь сто побед, потому что нет на свете человека, который не стал бы храбрецом, когда он разбивает противника, пользуясь своим везением. Но достигнуть славы можно лишь после того, как поломаешь в битве меч, истратишь все стрелы и в конце концов, не покорившись врагу, без колебаний примешь смерть. Пока ты жив, похваляться воинской доблестью не следует.

Война – это занятие, чуждое людям и близкое диким зверям и птицам; тот, кто ратником не родился, напрасно увлекается этим занятием.

LXXVII

Когда неумело написанные картины или иероглифы на складных ширмах или раздвижных перегородках неприятны на взгляд, то и о хозяине дома держишься невысокого мнения. Вообще, конечно, духовное убожество владельца отражается и в той утвари, которая ему принадлежит. Отсюда отнюдь не следует, что нужно держать такие уж хорошие вещи! Я говорю о том, что люди чрезмерно увлекаются или изготовлением низкосортных, некрасивых вещей, заявляя, будто делают их потому, что они не ломаются, или приделыванием к вещам различных совершенно ненужных безделушек, заявляя, что вещи станут от этого занятными.

Старинная вещь хороша тем, что она не бросается в глаза, недорога и добротно сделана.

LXXVIII

Когда кто-то сказал, что обложки из тонкого шелка неудобны тем, что быстро портятся, Тонъа заметил в ответ:

– Тонкий шелк становится особенно привлекательным после того, как края его растреплются, а свиток, украшенный перламутром,- когда ракушки осыпятся.

С тех пор я стал считать его человеком очень тонкого вкуса.

В ответ на слова о том, что-де неприятно смотреть на многотомное произведение, если оно не подобрано в одинаковых переплетах, Кою-содзу сказал:

– Стремление всенепременно подбирать предметы воедино есть занятие невежд. Гораздо лучше, если они разрознены.-

Эта мысль кажется мне великолепной. Вообще, что ни возьми, собирать части в единое целое нехорошо. Интересно, когда что-либо не закончено и так оставлено,- это вызывает ощущение долговечности жизни. Один человек сказал как-то:

– Даже при строительстве императорского дворца одно место специально оставили незаконченным.

В буддийских и иных сочинениях, написанных древними мудрецами, тоже очень много недостающих глав и разделов.

LXXIX