Записки от скуки

Кто-то говорил мне, что во время праздника Омовения Будды и в те дни, когда отмечают праздник в святилище Камо, «когда ветки буйно зарастают молодыми листочками,- и очарование мира ощущаешь сильнее, и людская любовь становится совершеннее». Поистине это так.

А разве не сжимается сердце в пятую луну, когда в карнизы втыкают ирис, высаживают рассаду или когда трещат коростели!

В шестую луну чарует вид белеющей возле убогой хижины тыквы-горлянки и дымок костра – защита от москитов. Есть своя прелесть и в заклинаниях шестой луны.

А как прекрасны празднования седьмого вечера!

Осенью, в ту пору, когда ночи становятся все холоднее, когда с криком улетают дикие гуси, когда нижние листья кустов хаги меняют окраску, накапливается особенно много дел: сжать рис, просушить поля… Прелестно и утро после бури.

Если продолжать разговор, то окажется, что все это давно уже описано в «Повести о Гэндзи» и «Записках у изголовья», и все-таки невозможно не говорить об этом снова и снова. Поскольку не высказывать того, что думаешь,- это все равно что ходить со вспученным животом, нужно, пови-нуясь кисти, предаться этой пустой забаве, затем все порвать и выбросить, и тогда люди ничего не смогут увидеть.

Но и картина зимнего увядания едва ли хуже осенней. Восхитительны багряные листья, опавшие на траву возле пруда, белым-белое от инея утро и пар, что поднимается от ручейка. Преисполнена ни с чем не сравнимым очарованием и та пора, когда год кончается и всякий человек занят своими хлопотами. Грустен вид неба после двадцатого числа с его холодным и чи-стым месяцем, который ничем не интересен и которым никто не любуется. Очаровательны и величественны такие церемо-нии, как Имена будд или Выход посыльного пред лотосом. В это время процветают дворцовые обряды, среди которых такими значительными бывают непрестанные хлопоты, свя-занные с заботами о грядущей весне! Интересно, когда Изгнание демона переходит в Почитание четырех сторон.

В новогоднюю ночь в кромешной тьме зажигают сосновые факелы; всю ночь напролет люди бегают по улицам, стуча в чужие ворота, громко кричат и носятся как по воздуху. Но с рассветом, как оно и положено, все звуки затихают. Грустно бывает расставаться со старым годом.

В наше время в столице уже не говорят о том, что это ночь прихода усопших, и не отмечают Праздник душ, но их еще проводят в восточных провинциях, и это очаровательно!

Утром Нового года поражает вид рассветного неба, и ка-жется, будто оно стало совершенно иным, не таким, как вчера. Красива и вызывает радостное чувство большая улица-сплошь украшенная сосенками,- и это тоже чарует.

XX

Некий отшельник – уже не помню, как его звали,- сказал однажды:

– Того, кто ничем с этим миром не связан, трогает одна только смена времен года.

И действительно, с этим, можно согласиться

XXI

Любование луной всегда действует умиротворяюще. Весьма любопытно, что на слова одного человека, будто ничего нет интереснее, чем любование луной, другой возразил: «Самое глубокое очарование – в росе».

Очаровать может все что угодно – это зависит от случая.

О луне и цветах и говорить нечего. Но что особенно может взволновать человека, так это дуновение ветерка. В любое время года прекрасна и картина чистого водного потока, что бежит, разбиваясь о скалу. Как я был очарован, когда прочитал стихи:

Юань и Сян днем и ночью

К востоку стремятся, струясь.

Для того, кто в глубокой печали,

На миг задержаться не могут они.

Цзи Кан тоже говорил: «Гуляя по горам и низинам, любуясь рыбами и птицами, радую сердце свое». Ничто так не утешает, как скитания вдали от людей, там, где свежи

воды и травы»,

XXII

Мне во всем дорог лишь мир старины. Нынешние нравы, как видно, становятся все хуже и хуже. И даже прекрасный сосуд, изготовленный каким-нибудь искусным мастером резьбы по дереву, тем и приятен, что формы его старинны. Замечательны слова, записанные в старину на клочках бумаги. А вот разговорная речь становится все более и более убогой. Древние говорили: курума мотагэё – «поднять по-возку», хи какагэё – «прибавить огня в светильниках»; ныне говорят: мотэ агэё, каки агэё. Придворной прислуге долж-ны говорить: ниндзю татэ – «челядь, стройся!», а говорят: татиакаси сироку сэё – «факелы засветить!» А взять место, откуда августейший внимает церемонии объяснения сутры Всепобеждающего Закона,- его называли Гоко-но ро – «Хижина высочайших размышлений»,- ныне назы-вают коротко – «Хижина размышлений». «Жаль»,- говорил один старый человек.

XXIII

Хотя и говорят: «Грядущий век упадка», это совсем не относится к Девятивратному. Его священные очертания, непохожие на все мирское, великолепны. Сколь прекрасно зву-чат такие названия, как Росистый терем, Трапезная, такой-то зал, врата такие-то!

Но даже и в подлом доме обычные названия – «ставенки», «малый дощатый настил» з или «высокая раздвижная дверь» – ласкают слух.