Госпожа де ла Мотт так устала после последнего путешествия, что, прибыв на улицу Бобур, где жил Дерю, успокоилась и не выходила несколько дней из дому. По-видимому, она совсем позабыла о том важном деле, из-за которого приехала в Париж. Дерю воспользовался этим временем. Скоро ему удалось зародить в уме госпожи де ла Мотт сомнение в добросовестности ее прокурора. В то же время, желая оттолкнуть господина Жоли от его клиентки, стал уверять его, что она верит ему только наполовину. Этого вполне достаточно было для того, чтобы на обеде, который давал Дерю и на котором присутствовал господин Жоли со своею женой, господин прокурор держал себя очень осторожно и не задал даже вопроса о расчете. Наконец госпожа де ла Мотт пригласила прокурора пойти с ней в ее комнаты и посоветовать, как ей окончить дело. Прокурор отвечал на это очень холодно, что госпожа де ла Мотт может поступать по своему усмотрению.
Сын госпожи де ла Мотт был помещен в один парижский пансион на улице Серпант. Дерю с того времени как познакомился с бывшими владельцами Бюиссон-Суефа взял на себя обязанность смотреть за этим мальчиком. Под разными предлогами Дерю успел убедить госпожу де ла Мотт взять своего сына из этого пансиона и поместить его в заведение какого-то господина Данона на улице Ломм-Арме. Здесь сын госпожи де ла Мотт, которому было уже около пятнадцати лет от роду, был помещен в отдельной комнате и каждый день вечером приходил навещать свою мать.
Как я уже сказал, госпожа де ла Мотт была одной из тех беспечных существ, которые тяготятся всяким физическим и умственным трудом. Вдруг вечером 25 января она почувствовала себя нездоровой. После отъезда сына, который провел у нее целый вечер, она почувствовала тошноту, началась рвота и появилась нестерпимая боль в голове.
В последующие дни болезнь продолжалась, и госпожа де ла Мотт не вставала уже с постели. Дерю старался всех успокоить и отсоветовал даже больной приглашать доктора, говоря, что он сам порядочно знаком с медициной и может лечить эту болезнь.
30 января у госпожи де ла Мотт снова произошел подобный припадок, только гораздо сильнее первого. Дерю тотчас же взялся готовить для нее какое-то лекарство, которое по его уверениям, должно было помочь, Для этого он всех уложил спать, а сам заперся в своей кухне и более часа просидел тут у печки.
На другой день, 31 января, Дерю, который, по-видимому, и не ложился спать, попался Жанне Барк, своей служанке, у самого входа в комнату госпожи де ла Мотт с чашкой ячменного отвара в руках.
Жанна Барк осведомилась у него о здоровье больной. Дерю отвечал, что ей очень хорошо, что лекарство его на нее чудесно подействовало и что теперь ей нужен только покой. В то же время он приказал этой служанке отнести его детям их новые зимние платья. Со времени приезда госпожи де ла Мотт сын и дочь Дерю были отправлены к одному из родственников Жанны Барк, каретнику в Пти-Монруже.
Это поручение было истинным счастьем для служанки, которой очень редко удавалось видеться со своими родными; она в восторге отправилась в Пти-Монруж.
Тогда господин Дерю отправился к своей жене, которая в то время спала в зале. Он надавал ей множество поручений и предложил даже остаться обедать в городе. Когда госпожа Дерю заметила, что, может быть, она понадобится больной, то муж ее отвечал:
— Нет, я могу сам сделать все, что нужно. Впрочем, для нее сон теперь лучшее лекарство. Завтра она думает уже отправиться в Версаль. Эта больная что-то плохо меня слушается; ей бы надобно поберечь свои силы после такого трудного для нее дня.
Таким образом, до самого вечера Дерю оставался дома один.
Когда все возвратились домой, он сообщил им самые благоприятные известия о больной, пошутил даже насчет ее положения и не побоялся ввести ее сына и некоторых из членов своего семейства в комнату госпожи де ла Мотт, и всем показалось, что она действительно, как он говорил, крепко спит.
На другой день так же, как и накануне, он нашел повод удалить из дома жену и служанку.
Около десяти часов утра кто-то позвонил у его двери, но звонок не издал никакого звука.
Особа, которая приходила к Дерю, была госпожа Готьер, жена одного негоцианта с улицы Бурдоне. Муж ее продал товар Дерю и подобно прочим получил в уплату вексель в четыре тысячи ливров. Вексель этот был опротестован и менялся уже несколько раз. В последний раз, по истечении срока, Дерю под предлогом возобновления векселя завладел этим документом. С этого времени было уже невозможно что-нибудь сделать с должником.
Госпожа Готьер начала стучаться в дверь так усердно, что дверь немного приотворилась, и за нею показалось лицо Дерю.
Он заставил себя улыбаться, но лицо его было желтым и встревоженным более обычного. Рука его дрожала.
— Что с вами? Глядя на вас, можно подумать, что вы только что совершили какое-нибудь дурное дело.