Записки палеонтолога

Подтянув голенища высоких резиновых сапогов, я залезал в потоки жидкого грунта, расплавленного июльским солнцем на склонах едом, заходил на заиленные берега полустоячих протоков и берегов озер, в устья ручьев, притоков Индигирки, и под обрывы подмываемых ею лессовых толщ — туда, где вытаивали массивные жилы льда. Ничего страшного обнаружить не удалось. Ноги, правда, уходили местами на 40—50 см в вязкий ил, но затем подошва всегда находила прочную мерзлую опору. При наличии палки обычно удавалось выбраться из ила без посторонней помощи и моральных потрясений. Было неоднократно замечено, что через такие же илистые участки без особого труда проходили и проходят северные олени и даже лоси. Пересекая на наших глазах заиленный берег Берелеха и реку, лосиха с лосенком чувствовала себя вполне уверенно.

Иначе дело обстояло в некоторых озерах. Под стоячей толщей воды в них образуется так называемый талик — расплавленная толща ила в полувзвешенном состоянии. Жердь в три-четыре метра легко уходит в него у берега, не встречая опоры. Спускаться в такие озера я просто не решался, так как вода в 7—8° С не манила для купанья. В Чокурдахе нам рассказывали, что однажды вездеход геологической партии неожиданно провалился и затонул, пересекая узкий перешеек — дефиле — между двумя озерами. Оказалось, что вода, подмыв мерзлый грунт с двух сторон, оставила на поверхности только коварную перемычку. Не погибали ли иногда так же и мамонты?!

Наконец, в августе 1972 г. с Володей Храбрым и Ирой Кузьминой я добрался на самолете из Тикси до побережья пролива Лаптева под классические береговые обрывы Ойагосского яра, описанные еще в прошлом столетии доктором Бунге и бароном Толем. Стена величественных вертикальных обрывов лессовидных суглинков, высотой в 40—50 м, тянется здесь на две сотни километров к востоку от мыса Святой Нос. При нагонных и отгонных ветрах, приливах и отливах море то подмывает эту стену, то отступает на несколько сот метров, обнажая плоское илистое дно. И тогда видно, что на дне местами торчат то стержни рогов бизона, то череп овцебыка, то бивень мамонта.

Наше быстролетное передвижение в этих краях, вероятно, слабо напоминало героику дней великих арктических путешественников. Комфортабельно обосновавшись на полярной станции Святой Нос, мы путешествовали далее на восток на тракторе, с багажом и палаткой. В обрыве яра мы собрали несколько огромных бивней, которые транспортировали к лагерю на надувной лодке, лавируя между осевших льдин.

В июле по ущельям, небольшим распадкам сотни и тысячи диких оленей сбегают к морю из тундры, спасаясь от комаров и оводов периодическим купаньем в ледяной воде. Проплывая на лодочке в полукилометре от берега, я видел отпечатки копыт оленей на глубине до одного метра. Перемытый морем на береговой отмели ил оказался достаточно плотным и твердым не только для человека и оленя, но даже для вездехода. Самой вязкой и глубокой оказалась полоска жидкого ила, еще не переработанного морем, шириной 15—20 м под стенкой обрыва. Труп завязшего оленя был обнаружен, однако, не здесь, а в русле илистого ручья, протекавшего в одном из глубоких и узких оврагов. Подранок или больной зверь, спустившись в распадок, уже не имел сил выбраться из него. Становилось все более ясным, что массовой гибели слонов и копытных вследствие «увязания в болотах тундры» не было ни в нашу эпоху, ни тем более в ледниковую, когда оттайка грунтов была еще менее значительной. Опасные няши встречаются теперь где-то южнее в зоне тайги и имеют сугубо местное значение.

* * *

Итак, для нас стало очевидным, что массовость и скученность жертв Берелеха никак нельзя объяснить ни одним из имеющихся умозрительных соображений и результатами наших наблюдений над вязкостью расплавленных грунтов. Не вяжутся они и с фактами находок в лессе водоразделов рассеянных захоронений костяков животных мамонтовой фауны: лошадей, носорогов, мамонтов, северных оленей, овцебыков, бизонов, сайгаков. Было уже ясно, что в эпоху образования типичных, не перемытых реками и озерами сартанских лессов животные погибали естественным порядком и постепенно — от старости, болезней, снежных бурь и голодовок, а костяки их погребались в надувах лессовой пыли и так замерзали на тысячелетия. Эти скелеты и единичные кости были разбросаны на больших пространствах.

При изучении разреза берега Берелеха с его мамонтовым «кладбищем» были получены иные неоспоримые факты.