Записки партизана

Гриша выпрыгнул в окно и скрылся в темноте. Екатерина Ивановна подошла к сыновьям, уложила их рядом, накрыла скатертью со стола и поцеловала, как целовала обычно по вечерам, когда они лежали в постели. После этого она собрала брошенное оружие, диски. Погасила лампу и снова взяла автомат…

Немцы стреляли в окно. Со звоном вылетели стекла, пули свистели в комнате.

Около получаса оборонялась учительница.

Отчаявшись захватить ее живой, немцы подожгли дом. Но и из горящего дома гремели выстрелы…

Прошло несколько дней. Как-то раз ночью, почти перед самым рассветом, в станице началась перестрелка.

Какие-то всадники ворвались в станицу. Первым загорелся дом квартального старосты. Потом занялся дом атамана и хата Дарьи, выдавшей Гришу. Противотанковая граната разорвалась в школе, где жили жандармы.

И снова все стихло. Только пылали подожженные дома да перепуганные немцы метались по улице, без толку паля в степь. Утром станичники нашли тела трех расстрелянных старост. Труп Дарьи качался на перекладине ворот. На груди у нее был приколот лист бумаги с надписью:

«Казнена степными партизанами за измену Родине».

В станице многие видели нападавших. Ими командовал пожилой мужчина, высокий, плечистый, с окладистой черной бородой…

* * *

… — Не помню, как я вырвался из станицы, — рассказывал мне впоследствии Гриша, когда он связным пришел к нам в партизанский лагерь, на гору Стрепет. — За спиной гремели выстрелы. Стреляли немцы, отстреливалась Екатерина Ивановна… Видел зарево пожара… Я бежал по степной дороге. Потом споткнулся, упал — и потерял сознание…

Пришел в себя — ничего не могу понять. Небольшая чистая комната. Лежу на кровати. В углу теплится лампада перед иконой. А у кровати сидит священник: длинные седые волосы, поношенная ряса.

Мне показалось, что я брежу. Протер глаза. Священник сидит, улыбается.

— Проснулись? Ну вот и хорошо. Я сейчас вам теплого молока принесу.

Священник заметил мой удивленный взгляд и ласково сказал:

— Не волнуйтесь, молодой человек. Когда поправитесь, я все расскажу. А пока знайте одно: в этом доме никто вас не обидит…

Только на другой день узнал Гриша, как он очутился у священника.

Фамилия священника — Бессонов. Он служил в церкви небольшой станицы под самым Краснодаром. В тот день, когда погибла Екатерина Ивановна, его вызвали к умирающей старухе-казачке. Под утро он возвращался домой в своем шарабанчике. Неожиданно лошадь шарахнулась в сторону. И старик увидел: на дороге лежит человек. Это был Гриша. Бессонов подобрал его и привез к себе.

О том, кто такой Гриша и почему он очутился в степи, священник не расспрашивал.

Как-то вечером он сидел у кровати Гриши. Говорили о войне, о немцах, о партизанах. Гриша увлекся, сболтнул было лишнее, оборвал разговор.

— Давайте договоримся, Гриша, — сказал священник. — Мне бы не хотелось вводить вас в заблуждение. Я знаю, кто вы. В бреду вы говорили о Екатерине Ивановне, о пожаре, о смерти ее сыновей. Вспоминали о старосте с рыжей бородой. Я ведь всех их хорошо знаю… Немцы, Гриша, считают вас мертвым, они думают, что вы погибли в огне вместе с Екатериной Ивановной. Поэтому живите пока у меня спокойно. А когда поправитесь, делайте, что ваша совесть вам велит…

Несколько дней прожил Гриша у Бессонова. К священнику часто приходили люди. Звали его на требы — на крестины, похороны, свадьбы. Но были и особые гости. Обычно они являлись, когда уже темнело, приносили какие-то тяжелые свертки, говорили вполголоса. Гриша ни разу не видел их. Однажды под вечер к нему вошел Бессонов.

— Я к вам гостя привел, Гриша, — сказал он. — Побеседуйте, а я пойду, дел у меня сегодня много…

Вошел пожилой казак с густой черной бородой. Глаза его строго и пытливо смотрели из-под тронутых сединой бровей. Говорил неторопливо, отрывисто.

— Здорово, Григорий. Я — Пантелеич. От Азардова.

У Гриши невольно мелькнула мысль: не провокация ли это?

— От Азардова? — удивился он. — Не знаю такого.

Пантелеич усмехнулся в свою густую бороду.

— Это хорошо, что не знаешь…

Потом, помолчав, спросил:

— А ты любишь кубанские арбузы? Хороши они у нас!

Это был условленный пароль, который дал Грише Азардов еще в бытность того в Краснодаре.

— Теперь вспомнил! — засмеялся Гриша.

— То-то! Ну, давай о деле поговорим.

Оказывается, Гришу и в Краснодаре считали погибшим. Два дня назад Бессонов (Пантелеич называл Бессонова «отец Петр» или «батюшка») сообщил, что Гриша жив и здоров и находится у него. Азардов велел Грише, как только он поправится, явиться к Пантелеичу, в его степную партизанскую группу, работавшую по специальному заданию подпольного руководства.

Простившись с Гришей и стоя уже в дверях, Пантелеич напомнил:

— Когда будешь уходить от отца Петра, спасибо скажи ему: если бы не он, висеть бы тебе на перекладине!..

Гриша пробыл у Бессонова еще два дня. Он распрощался с ним в сумерки и, разволновавшись, очень бессвязно благодарил его. А тот мягко улыбнулся и просто сказал:

— Не надо благодарностей: каждый поступает так, как велит его совесть…