Записки педагога: Освободите слона!

Но Надя на этом не остановилась. Она подставила под птицу высокую пирамиду, водрузила на нее лебедя под углом плоскости, расправила ему крылья, стрелой выгнула ему шею — он воспарил. Она нашла верное соотношение между массой птицы и углом наклона, недаром ей понадобилась пирамида как бы удержалась глиняная птица в такой позе, не будь под ней подпорки.

Лебедь воспарил и замер.

До сих пор он пытается взлететь с подвесной полки.

Узнает ли когда-нибудь Надя, почему нас с ней разлучили?

А вот почему. Нашлись родители, которым не понравилось «особое» положение Нади. Почему ей делают исключение? Почему она ходит только на лепку, занимается с разными группами? Придрались к тому, что бабушка вовремя не заплатила по квитанции. И готова жалоба, быстро достигшая цели,— Нади в студии не стало.

Как объяснить родителям, что среди детей нет исключений поскольку каждый из них исключение.

Мало кто обращает внимание на Надиного лебедя. Среди детских работ есть творения и впрямь поразительные, а лебедь известно, птица избитая.

Знали бы вы, что это за девочка! Рыженькая, косенькая, здоровый глаз залеплен пластырем, девочка, которой двигала одна любовь, любовь, и ничего больше — руки слабые, не видит, куда палец ткнуть, воображение среднее, никаких «перлов», оригинальных высказываний. Стоит, бывало, выкатив пузо вперед, стоптанные ботинки носками внутрь, и смотрит, задрав рыжую голову, смотрит молча прямо тебе в глаза, а в косящем вглубь глазе такая мольба — мы еще встретимся, мы не потеряемся и будем, как вы со своей учительницей (которую я, увы выдумала), дружить всегда-всегда…

А выходит, обманула я ребенка. Где ему понимать про всякие жалобы? Была я – и нет меня. Значит, обманула. Так же как и про учительницу. Хоть бы телефон сообразила переписать той соседки, да не до того было тогда. А должно было быть до того.

И вот жизнь дарит последний шанс. Воспользуйся! Она, Надина бабушка, стоит с мешком творога в очереди в кассу. Торговый работник — а стоит в очереди. А может, приврала она про торговлю? Я на нее не в обиде. Я готова броситься к ней, обнять ее грузные распухшие плечи, ведь она протянула мне конец нити, надежду вновь увидеть Надю.

Она меня не признала. Я напомнила ей о студии.

— А,— махнула рукой,— лучше б вас и не было. Сколько слез пролито, сколько подушек заревано, а ей надо нервы беречь. Нервы с глазами связаны.

— Приходите с Надей ко мне. Просто домой приходите. Вот вам адрес, телефон, в любое время, пожалуйста.

Бабушка кивнула. Но этот кивок ничего не означал. А я опять спешила. Забирать сына из школы. Первые дни, растеряется, что меня нет, расплачется. А сын-то мой! Мне его жалко.

Бабушкин путь в другую сторону.

— А вы далеко отсюда живете? — Задаю поспешно вопрос, и как иглой пронзает: «Вопрос-то — тот, Надин!»

Ничего не ответила, махнула рукой, мол, какая вам разница.

— Я бы к вам заглянула, позанималась бы с Надей,— уже навязываюсь сама.

— Нечего ребенка бередить,— бормочет,— для вас — поигрались и бросили, а для нее ведь пытка какая! Ладно, не болейте там!

…Прошло пять лет. И до сих пор, как завижу в толпе рыжую головку, так и припущусь за ней. И замедляю шаг. Видно, не права была я, когда думала, что бремя любви несет тот, кого любят. Его несет и тот, кто любит. Несовпадение — только во времени, а осознание — с утратой. Такая математика.

«ТРУДНЫЕ» ДЕТИ ИЛИ ТРУДНЫЕ ВЗРОСЛЫЕ?

В анкете, которую мы провели для родителей, был такой вопрос: «Считаете ли вы своего ребенка трудным? Если да, то почему?»

Только пять процентов родителей считают своего ребенка трудным, и лишь один родитель смог объяснить, почему он так считает. Анкета была анонимная, так что я не знаю, какой именно ребенок имелся в виду, но я вижу гораздо больше трудных детей, чем показывают результаты анкеты. То, что я понимаю под «трудными» детьми, не совпадает с тем, как это понимают родители.

Трудный ребенок, на мой взгляд, это тот, у кого прервано нормальное общение с миром — общение на основе любви. Словно разомкнулась цепь, по которой, подобно току, струилась любовь, и, чтобы помочь такому ребенку, надо сначала обнаружить место разрыва. И только потом осторожно внедряться в этот уже не по-детски тревожный мир.

Довольно часто от такого ребенка удается добиться результата. Но это чисто формальный, внешний успех. Вспомним молчаливую Настю, Машу, Вадима! Они выполняли почти все задания, работали вместе с остальными детьми. Но как! Они словно угождали взрослым, взамен получая патент на собственную свободу. «Мы все сделаем, только отстаньте!» — вот что говорят их глаза.

Детское сознание гибко, мобильно. Опасно злоупотреблять этим качеством, требуя от детей работы на публику. Мы, взрослые, в лучшем случае получим механическое, внешнее знание, в худшем — воспитаем показушников, людей с двойной моралью, а значит — без морали.