Записки Петра Андреевича Каратыгина. 1805-1879

По окончании действий, я в антрактах уходил в сад, чтоб не обращать на себя гневного взгляда его сиятельства; но видно, по пословице: «резвый сам набежит, а на смирного Бог нашлет», я, перед началом 3-го действия, в какую-то несчастную минуту, нечаянно-негаданно, наткнулся на грозного нашего начальника. Разумеется, я отвесил ему подобающий поклон, но его сиятельство не только не кивнул мне, но, оглядев меня с ног до головы, прошел мимо, потом, сделав несколько шагов, подозвал к себе гоф-фурьера и сказал ему что-то вполголоса с повелительным жестом. Этот гоф-фурьер подошел ко мне и с придворною любезностью передал мне приказание князя — сию же минуту уйти из театра. Это глубоко, почти до слез, меня оскорбило. Если мы втроем имели несчастье навлечь на себя его сиятельный гнев, то все трое должны были подвергнуться одной участи; за что же исключение обрушилось на мне одном? Положим, Сосницкая была уже тогда заслуженная артистка, а талантливый Рязанцев был любимец публики; но ведь и я был не статист, — я тогда только месяца два назад получил от его сиятельства золотые часы за первый мой водевиль («Знакомые незнакомцы»), при бумаге за его собственноручною подписью, что он желает, чтобы этот подарок поощрил меня на дальнейшие литературные занятия…

Хорошо поощрение, нечего сказать! Я передал моим товарищам о диком приказании директора, но они меня уговаривали не обращаться в постыдное бегство и дослушать оперу до конца. И точно, для такого наслаждения какое мне привелось испытать в этот вечер, можно было перенести не только оскорбительную выходку этого гордого барина, но даже рискнуть и на дальнейшие от него неприятности.

Третий акт «Отелло» был венцом знаменитой певицы. Известный романс Дездемоны: «Assis’ а pie d’un salice» она исполнила с таким глубоким чувством, с такой душевной грустью, что у нас у всех троих невольно выступили слезы на глазах.

Эта несравненная артистка посетила вторично Петербург, лет через 10 или 15; но она была уже тогда графиня Росси, супруга сардинского посланника, и, кажется, однажды, по просьбе покойного Государя, играла «Сомнамбулу» на эрмитажном театре вместе с некоторыми любителями из высшего общества.

Странная, грустная судьба постигла эту необыкновенную художницу и безупречную женщину: говорят, граф Росси, впоследствии, проиграл все ее состояние, приобретенное ее артистическою деятельностью, и она, почти из крайности, должна была снова явиться на театральных подмостках; но так как в Европе обедневшей графине неловко было обратиться к покинутой ею профессии, то она решилась отправиться в Америку, где и скончалась от холеры, несколько лет тому назад.

Дикая выходка князя Гагарина была не первою и не последнею. Незадолго до приключения со мною он приказал посадить на три дня под арест, в уборную, Н. О. Дюра, тогда уже начинавшего пользоваться любовью публики. Директор разгневался на него за неповиновение Храповицкому: сей мудрый муж велел Дюру, в дивертисменте, в котором он, в костюме ямщика, пел русскую песню — наклеить себе бороду, а Дюр ограничился одними усами! Храповицкий пожаловался; а директор, усматривая из того, что Дюр и в ус не дует начальству, присудил его к аресту. И этот милый господин еще слыл за доброго человека!

Осенью, к бенефису Рязанцева я дополнил и вновь отделал мой водевиль: «Сентябрьская ночь», написанный еще в училище для нашего шкального театра. Эта пьеска по успеху, конечно, не могла сравниться со «Знакомыми незнакомцами», однако же, дружно разыгранная, понравилась публике и меня начали вызывать… По ложной скромности, по другому-ли какому побуждению, но я из-за кулис убежал в уборную и там спрятался. Рязанцев, после напрасных поисков, анонсировал, что «автора нет в театре»…

В дневнике покойного отца этот вечер (15 сентября 1830 г.) помечен так: «Публика вызывала — но по глупости своей, не выходил, и говорено: что автора здесь нет»…

Наступил тяжелой памяти холерный, мятежный 1831 г., слезами и кровью вписанный в наши отечественные летописи. Бедственный для многих тысяч людей, год этот, за исключением его последнего месяца, был одним из немногих, счастливейших в моей жизни…

Часть вторая 1831–1853

Глава I

Водевиль «Горе без ума». — Рецензия М. А. Яковлева. — Появление холеры в Петербурге.

«Сентябрьская ночь», подобно первому моему водевилю, не понравилось моему зоилу М. Яковлеву и он ее разбранил на повал. — Брань на вороту не виснет; в особенности литературная; но мой рецензент имел обыкновение, браня меня, ни за что, ни про что, затрагивать и моего брата… Выведенный из терпения я решился ему отмстить — и отмстил с лихвою!