Записки писателя

Невольно я начал рассказывать им — в отрывках и в кратких словах — о писателях и артистах, о жизни старой Москвы, о людях, известных и неизвестных им.

— А чем объясняется, что в вашей книге портреты писателей не теперешние: Горький — молодой, Бунин — молодой, Вересаев — тоже молодой… Да и почти все у вас там молодые. Почему это?

— Вы правы, — ответил я им. — В книге не было объяснено, почему в наши теперешние годы даны портреты, относящиеся к начальным годам столетия. И это, конечно, следует оговорить в новом издании. Объясняется это вот чем: мои друзья по «Среде» поднесли мне однажды альбом с своими портретами и автографами — к дню моего двадцатипятилетнего юбилея. А это было давно, в самом разгаре деятельности нашей «Среды». Каковы все они были в ту пору, такими я и предложил их для книги, считая, что именно эти портреты более соответствуют воспоминаниям о «Среде», чем позднейшие. Портрет Л. Н. Толстого с его автографом был прислан мне также вместе с приветствием от издательства для народа «Посредник».

Рассказывал я молодым моим слушателям также и о многих артистах оперы и драмы, о тех знаменитостях прежнего времени, о которых теперь мало кто знает и помнит.

Вспомнилась прекрасная исполнительница народных песен — Вяльцева Анастасия Дмитриевна, самородок, девушка из бедной крестьянской семьи, работница по вышивальным мастерским, служившая прислугой и горничной и в то же время усердно работавшая над своим чудесным голосом. И вдруг случайный успех пения открыл ей путь на широкую дорогу, и имя ее внезапно заблистало среди исполнителей народных песен, как «Полосынька», как «Ветерочек», как «Уголок» и как знаменитый ее припев, волновавший любую аудиторию: «Догадайтесь сами, сами догадайтесь, что я вас люблю…» А то еще была песенка: «Я ли в поле да не травушка была. Я ли в поле не зеленая росла. Взяли меня, травушку, скосили…» К ее имени сама публика прибавила прозвище «Несравненная». Она быстро приобрела имя крупной артистки: ее приглашают в разные города России и за границу. Несмотря на успех в опере «Кармен», Вяльцева все же вернулась к своим любимым народным песням и романсам, где она была истинной художницей. Но ненадолго. Вскоре, в 1913 году, она, в расцвете своего таланта, умерла от белокровия.

И невольно вспоминается: «Взяли меня, травушку, скосили».

Все это было тогда рассказано мною в самых коротких словах. А теперь вот, вспоминая нашу случайную беседу, я начинаю видеть перед собой более ясные образы. И заметные и не очень заметные люди в области искусства, театра, литературы встают передо мною как бы ожившими.

Немало интересных людей прошло перед моими глазами.

Бывало, оперные артисты, одетые в средневековые костюмы, загримированные красавцами, и думать не хотели о какой-то игре на сцене. Они пели. И порой хорошо пели, надо отдать им справедливость. Иногда прикладывали ладонь к груди — в знак душевного волнения, а то взмахивали к небу рукой — в знак высокого подъема духа, и этим ограничивалась вся их игра. И обыкновенные слова произносили они как-то по особенному: «Я имени ее не за-на-ю и не хочу у-за-нать его…»

Помню, почти ежегодно приезжал в Москву на гастроли знаменитый итальянский тенор — Анджело Мазини, певец действительно отметный, обладавший чудесным, очаровательным голосом. За последние годы, избалованный успехом и обожанием, Мазини не считался ни с чем. В операх, когда герой должен объясняться в любви героине, Мазини обычно подходил к рампе, оставляя героиню позади себя, не обращая на нее никакого внимания, и пел, как поют в концертах — в публику. А в «Фаусте», когда тот из старца превращается в юношу, Мазини, бывало, за минуту перед превращением начинал развязывать пояс и расстегивать костюм, что невыгодно отражалось на художественном восприятии действия. Он считал себя только певцом, а на все остальное махал рукою, если не хуже того.

Дурные примеры нередко вызывают подражания. Распущенность артистов на сцене становилась обычной, и это в свою очередь вызвало противодействие. Появился русский артист, прекрасный тенор, Н. Н. Фигнер — брат Веры Николаевны Фигнер, шлиссельбургской пленницы, — человек интеллигентный, бывший морской офицер. Он не только пел — и пел прекрасно, — но и играл в опере так, как еще никогда у нас не бывало. Его выступления в «Гугенотах» и в «Отелло» создали ему немедленно громкий и вполне заслуженный успех. Это был первый оперный артист, доказавший, что и в опере следует быть не только певцом, но и художественным толкователем принятой на себя роли. Был еще в Большом театре крупный артист — баритон В. В. Корсов, тоже дававший художественные образы. Многие же иные не считались ни с чем, довольствуясь рутинными жестами, ничего в сущности не выражающими.

Вскоре появился молодой Шаляпин, который уже окончательно закрепил твердое правило быть в опере не только певцом, но и артистом.

II