Записки писателя

Всю могилу понакрыла
Молодая ива,
А вокруг растет могилы
Жгучая крапива.
Не пускает та крапива
Казака босого —
Словно мать от дочки гонит —
Бедняка-милого.
«Ой, ты, жги, крапива, ноги,
Жги больней, больнее.
Меня люди не жалеют,
Жги, ты, не жалея!»
Так казак сказал, а ветер
Речь понес и вскоре
Разболтал травинке каждой
О казачьем горе.
На траве кобзарь в ту пору
Отдыхал, и кашка
Кобзарю то разболтала,
Как казак-бедняжка
Плакал долго на могиле,
Причитая только:
«Гой, ты, Катря, моя Катря,
Зорька моя, зорька!»

С тех пор я не видел более Слюзова, хотя переписывался с ним лет около двенадцати. То получал я письма из Ростова, то из Самары, то откуда-нибудь из провинции, и всегда из этих писем узнавал, что Слюзов издал новую брошюрку или новый сборник и что хорошо торгует им вразнос, но наличность «кассы» редко позволяет ему истратить семь копеек на марку.

Матушка, милая,—
Вести печальные
С родины я получил:
Будто могилка твоя обвалилася,
Крест повалился, подгнил;
Вся заросла она травушкой сорною,
Некому травку сполоть.
Вновь возвратиться на родину милую
Ты помоги мне, господь.
Я бы песочком усыпал могилушку,
Я бы слезами ее окропил,
Знала бы ты, что, далекий от родины,
Сын твой тебя не забыл.

Так писал Слюзов, намереваясь посетить, наконец, свою родину — Казань, где в сырой земле лежала его мать, о которой он всегда вспоминал в радостные и тяжелые минуты жизни.

На могиле скорбя,
Одинокий стою,
Вспоминаю тебя
Я, родную мою.
Много лет не бывал
У тебя я в гостях,
Много бед испытал
У нужды я в когтях;
И в Москве голодал,
И в Самаре я жил,
В те года и страдал,
И безумно любил,
И, как вихорь, злой рок
На меня налетал.
Но везде твой сынок
За себя постоял.
Честь и гордость пока
Не сломились нуждой,
Ради хлеба куска
Не кривил я душой,
И не сгиб под грозой,
Устоял я в бою
И в гостях у родной,
Не краснея, стою.

Но неприветливо отнеслась к нему родина. После долгого промежутка я получил от Слюзова осенью 1898 года письмо из Казани. Называя себя «безродным на родине», он сообщает, что лежит уже около месяца в Александровской больнице.

«Долго, кажется, пролежу, и, быть может, в часовню стащат. До сих пор я был торговцем вразнос, за что здесь никакой платы не берут, и колотился кое-как, да вот занемог и больше месяца не шел в больницу, да, наконец, из сил выбился и вынужден был лечь в больницу. И не хотелось мне, ой, как не хотелось. Больница для казанских мещан бесплатная, и я лежу бесплатно. Недели две чая не пил и не курил. Это казенное не полагается, а больные не дают: сами все казанские сироты — нищие, и я такой же оказался, дошел «донельзя», так что у меня осталось на 28 копеек всего товара да на письмо к вам 4 копейки. Но, несмотря на все неудачи в жизни, я доволен жизнью, как никогда не был доволен. Радует меня все: небо, и травка, и моя разноска, но год был тяжелый у нас, и хлеб дорогой. Скучно в больнице. К больным ходят родственники, знакомые, а ко мне никто. Сирота на родине…»

В письме этом сказывалась не одна бедность, не одна беспомощность, но отчаянная и кровная обида. «Безродный на родине», «сирота на родине» — это был вопль оскорбленного умирающего человека.

Скончался Слюзов весной 1900 года в Казани. Вот последняя весть о нем:

«Исполняя вашу просьбу, уведомляю вас, что поступивший в 1900 г. на излечение в Александровскую больницу Алексей Иванович Слюзов помер в больнице 4 марта того же года и был похоронен на местном городском кладбище. Смотритель Александровской больницы С. Е. Боголюбов. Казань».

Пересматривая теперь целую связку брошюр в синих, желтых и серых обложках, изданных в Самаре, Казани, Ростове, Москве, я невольно чувствую удивление перед энергией этого несчастного человека, не искавшего ни карьеры, ни славы, но бескорыстно работавшего всю жизнь над любимым делом и редко встречавшего что-либо, кроме насмешек.