Записки под партами

В подъезде пахнет валерьянкой, видимо у соседки снизу опять был сын в гостях. Иногда он приезжает, и они ссорятся. Происходит это обычно громко и эффектно: хлопается дверь, а порой и летит посуда. У нас вообще веселый подъезд, начиная от моей мачехи, заканчивая жильцами ниже.

У входа в квартиру мы останавливаемся, отец шарит по карманам, в поисках ключа, а я молча топчусь за его спиной. Интересно, где мачеха с сестрами. Хоть мы и не тлеем от любви друг к другу, но не до такой же степени. Я пролежала неделю в больнице, папа приходит каждый день, носил еду и пытался меня подбодрить. Но только сейчас поняла, отец ничего не говорил про мачеху. Совсем ничего.

Змейка от замка щелкает, и мы переступаем порог дома. Наконец-то, родные стены. Не думала, что буду так рада видеть нашу обитель. В квартире пахнет курочкой и на удивление очень чисто. Тете Любе видать не сладко пришлось, убирать самой ей никогда не нравилось. Отец проходит вглубь, оставляя обувь возле гардеробной, а я скидываю куртку и ищу тапочки. Потом тянусь к дверям платинного шкафа, чтобы повесить верхнюю одежду, но тут же замираю. Пробегаюсь глазами по тому скудному ассортименту, что представлен на вешалках, и глазам не верю. Сажусь на корточки, лезу глянуть на обувь, и тут такая же картина.

— Пап, — кричу ему с прихожей. Ничего не понимаю.

— Руки мой и к столу, — командует он, не обращая на меня внимания. Но какая может быть кухня, когда тут такое. Бегу в гостиную, оглядываю ее кругом. Затем в ванну. А там ничего. Совсем ничего. Набор для бритья вижу, мой шампунь, мой халат. А где же… где остальные вещи.

Шмыгаю в комнату сестер. Но стоит только переступить порог, как рот тянется к низу от удивления. Ведь здесь все изменилось до неузнаваемости. Даже диван новый появился.

— Пап, — зову его, но не дожидаясь ответа, мчу на кухню. Родитель уже нарезает мелко помидоры с огурцами и иногда поглядывает на духовку с таймером. На нем фартук, мамин фартук, который обычно я одеваю, когда готовлю.

— Пап! — Прикрикиваю, злюсь, что он не отвечает.

— Ну чего “папкаешь”?

— А где… где вещи… всех?

— Вероятно в их новой квартире, — без всяких эмоций отвечает родитель, продолжая заниматься готовкой.

— В какой квартире? Пап, что происходит?

— Мы с Любашей подали на развод.

Глава 77

Таисия

— Что? — Медленно опускаюсь на стул, будто не дышу вовсе. Смотрю на спину отца, на его сутулые плечи, на седину возле висков. В моих глазах он запомнился ярким и задорным молодым мужчиной, с огоньком в глазах, и отличными навыками вождения. Но после смерти мамы, Александр Иванович сильно изменился. Продал машину, начал чаще ходить пешком. И самое главное, все реже появляться дома. Он будто сбегал от этих стен, от запахов, от мебели, от меня. Все здесь напоминало ему о любимой женщине, которой больше никогда не будет рядом.

— Разводимся, говорю, — повторяет отец, но уже чуть тише. Замечаю, что он перестают стучать ножом по доске, но все еще держит его в воздухе.

— Почему? Пап, ты, что из-за меня это? Пап?

— Она столько лет меня натравливала на тебя, а я дурак верил ей, — вздыхает отец и кладет нож на столешницу. Вижу, как упирается руками в кухонную стойку, как склоняется его голова чуть ниже.

— Пап, ты же любишь ее, — подтягиваю ноги на стул, обхватив их руками. Упираюсь лицом в колени и не знаю даже, радоваться или плакать.

— О какой любви ты говоришь, Таська? — Срывается с его уст возмущение. Руки слегка потряхивает, но отец все равно развязывает фартук, и бросает его на стол.

— Ну… — ответить мне собственно нечего. Должна ли я защищать мачеху? Должна ли пожалеть их неудавшийся брак? С самого начала, мне казалось, что эти отношения ненормальные. Женщина, которая имела две личности, которая играла перед отцом прелестного ангела, разве такую он достоин? Конечно, как ребенку, мне искренне жаль родителя. И я готова сказать любые слова, которые он хочет услышать. Но как взрослому человеку, мне хочется для него счастья. Настоящего, теплого, солнечного, чтобы ни одна грозовая туча не могла нависнуть над его плечами. И такое счастье вряд ли рядом с тетей Любой.

— Пап, я все равно уеду в универ в другой город, ну как ты тут один будешь? — Отец подходит к раковине, моет руки, натирает их тщательно, будто пытается смыть тонну грязи. Затем выключает краник и снова вздыхает. И у меня сжимается все внутри, будто я виновата, будто своими руками сломала его воздушный замок.

— Вот выйдешь замуж, и я себе найду кого-нибудь. А пока, — махает он рукой, все еще стоя спиной ко мне. — Пока и один поживу. Все равно дома почти не бываю. Ты за себя лучше переживай. Поступление на носу, а вон по сторонам не смотришь. В больницу загремела, непутевая моя.

— Да когда я замуж выйду-то? Мне восемнадцать только будет, — вскакиваю со стула, подхожу на цыпочках к отцу, и прижимаюсь к его теплой спине. Утыкаюсь носом, вдыхаю папин запах, и слезы вдруг на глаза лезут, то ли от тоски по этому чувству, которое я уже успела забыть, то ли от жалости к нашей с ним участи.