Записки Подмастерья или Перед прочтением сжечь!

Чаще всего то, что прозывается стихами – просто рифмованная публицистика или проза. Даже если взять и стихи, которые у большинства признанно считаются хорошими, все же, по счету русской классики и особенно Пушкина – это просто проза. Александр Сергеевич так бы и пометил на полях «Проза»!

Но, возможно, большие «поэты» наши обидятся, прочитав это мнение? Тут должно заметить по восклицанию Пушкина: « Хорошие стихи, господа поэты, не так легко писать!» Получаются они редко.

Спросят: какую поэзию тогда взять за абсолютный образец, за чистую поэзию?

Да хотя бы и знаменитое, хрестоматийное и школьное: « У Лукоморья дуб зеленый».

Скажут тут: «Ну-у, куда уж там сравниваться?»

А почему бы и не оценить критически все собой написанное?

А может, все - таки лучше жить и писать нам всем без лишних авторитетов? Ближних – может рассудить только время.

Скажем, лет 50-70 не менее.

И на этом классическом фоне настоящей дореволюционной поэзии видно воочию – советская и теперешняя поэзия с 1917-го приснопамятного года – все потеряла!

Впрочем, в советской поэзии был короткий период, когда ощущался всеми всплеск прекрасных стихов - Отечественная Война…

И выходит тогда - поэзии нужны именно великие страдания? В мирное время, сытое, похоже, хороших стихов не дождаться? Знаменательный для каждого что - то пишущего вопрос. Пусть об этом помыслят сами пишущие и читающие.

Так что, пока рынок торгашит, пока соловьи в поэзии щелкают себе, радуются чему-то и свиристят. Пока поэтические либеральные летучие мыши ловят мошку и насекомых, ловко переворачиваясь на филологическом лету и делая сальто и пируэты на страницах журналов и книг, перелетая туда- сюда, истинный поэт продолжает страдать. Как Пушкин. Как Рубцов. Как Анненский, которого при жизни за поэта то и не считали.

У каждого поэта, - свои страдания, не всегда, впрочем, всем и каждому видные. Особенно нынешнему литературному бомонду, погрязшему в зависти к талантам, в мещанских сплетнях, о нынешней мещанской жизни «культуры» Я дурак, а ты-то брат еще дурнее.

И тут не важно, как сняли, к примеру, Есенина в последнем телефильме. Важно, что страдал то он невидимо: может, потому, всякое бывает, и дебоширил, и пил горькую? Не важно – нам всем важны стихи.

Нам важна на этой трактирной и шумной почве «Русь кабацкая» - поэта.

Остальное - забудется, как забудут и всякую мелкую серость, кусачих мух, снимающих о поэте абсолютно бездарные фильмы. Для денег. Не ради искусства и не ради девяти строгих муз бдящих над всяким, кто с рукописями или фильмами вваливается неумытый теперь на Олимп. К ревнивому богу искусств Аполлону, чью лиру, как известно не кому из смертных так и не переиграть.

Давайте представим себе на этом фоне современной поэзии и на этих технологических нормах и гос - стандартах стихосложения, что Пушкин родился в 1930-м году. Году к 45-му, где бы он публиковался со своей эпатажной и свободолюбивой лирикой? Или – Лермонтов со своей «страной рабов, страной господ»? Ведь, так или иначе, при любой государственной системе, есть и те и другие и рабы и господа и челядь и сатрапы. Всякая власть дает слишком много свободы стать полубогом – и часто людям мелким, ничтожным, корыстным, недалеким, серым.

В том числе и в литературе.

Был ли тогда у нас при всем этом у нас Пушкин или Лермонтов?

А родись он в 1950 году? А в 1960-м?

Сейчас бы его стихов и не заметили – даже если бы кто-то и стал публиковать. Даже хлесткие и дерзкие эпиграммы вызывали бы малое удивление – да и то в Интернете. Эпиграмм теперь не публикуют. И, вероятно почти не пишут.

Если только не считать эпиграммами стихи Дормидонта Народного.

«Нет ни креста на вас,

Ни полумесяца,

Веревки даже нету

Чтоб повеситься».

Впрочем, это стихи тех, про кого они написаны, не заденут. Предметы старины их даже в глаза не увидят на своей вилле в Ницце. Бесстыжих и нечестных поэзией не проймешь.

Притом, что толпа, чернь, определяет теперь, что ладно ныне в стихах, а что – нет. Лит - чернь – те же жадные и завистливые мещане, говорю здесь о лит. критиках, восхищающимися ничего незначащими для общества лингвистическими выкрутасами очередной летучей мыши.

Среди же патриотов многие пытаются продолжать традиции Есенина – полностью оторвавшись и от России и от деревни.

Но зачем поэту вообще повторяться? Если сам Есенин категорически и пророчески заявил: « Я последний поэт деревни».

Да и в деревне поэты теперь не живут. Ибо жить на селе в наше время и остаться там человеком – это подвиг, знаете ли, граничащий с затворничеством и одиноким подвижничеством.