Записки полицейского

Я вскрикнула от ужаса, и вслед за этим последовала страшная сцена. Когда мои хозяева узнали, что я их обманула в том, как провела тот злополучный вечер, они, разумеется, поверили и возведенной на меня клевете. Джентльмен настаивал на своем обвинении и неотступно стал требовать возвращения ему булавки, угрожая, что меня передадут в руки правосудия.

Меня обыскали, так же как и мой чемодан, и – к крайнему моему изумлению, – булавка нашлась в небольшой сумочке в виде мешочка, которую я обыкновенно беру с собой, чтобы положить носовой платок, когда выхожу со двора. Против такого неопровержимого доказательства все уверения мои в невиновности оказались бессмысленны. Я была словно громом поражена.

Господин Савиль признал украденную у него драгоценность, и господин Моррис, как человек строгий и справедливый, требовал, чтобы немедленно был призван квартальный надзиратель. Хозяйка моя была убеждена в моей невиновности и в один голос с Софией советовала мне бежать. Остальное вам известно, господин Уотерс».

– Это запутанное дело, – сказал я жене, когда Мэри вечером, часов в девять, ушла в свою комнату. – Я не сомневаюсь в ее невиновности, но это надо доказать, и не на словах, а на деле. К тому же надо установить это максимально быстро, потому что профессиональный долг вынуждает меня завтра же доставить Мэри Кингсфорд в камеру предварительного задержания на Боу-стрит.

– Боже милостивый! – вскрикнула жена. – Но это ужасно! Какова стоимость этой булавки по оценке?

– Потерпевший уверяет, что его дядя заплатил за нее сто двадцать гиней. Но ценность булавки ничего не значит в сравнении с обвинением, которое лежит на Мэри. Даже если бы она стоила только сто двадцать фартингов, суть преступления от этого не изменилась бы.

– Знаешь ли, друг мой, это очень интересно: покажи ка булавку – я довольно хорошо знаю цену бриллиантов и разбираюсь в них.

Булавка была украшена превосходным изумрудом, окруженным бриллиантами. После продолжительного и тщательного осмотра этой драгоценной безделушки жена заявила:

– Я почти уверена, что эта булавка ничего не стоит: изумруд и бриллианты поддельные. Я не думаю, чтобы за нее дали более двадцати шиллингов.

– Что ты говоришь! – вскрикнул я. – В таком случае, если булавка не стоит того, во что ценит ее Савиль, она не принадлежит ему, и он, вероятно, сам ее похитил. Подай мне шляпу – я хочу удостовериться, справедливы ли твои слова.

Я побежал к ювелиру. Жена моя оказалась права. Если не брать во внимание художественные достоинства этой вещицы, то можно было смело сказать: булавка ничего не стоила.

Соображения, подозрения, надежды и страх – все смешалось в уме моем, и я оказался в таком грустном и раздраженном состоянии, что вынужден был отложить все свои дальнейшие действия до следующего дня, чтобы спокойно обдумать план, в соответствии с которым я должен поступать.

На другой день во втором столбце газеты «Таймс» была напечатана статья под следующим заглавием – «Важное сообщение». В этом искусно зашифрованном объявлении, чтобы было понятно только лицу, для которого оно предназначалось, я убедительно призывал объявиться настоящего владельца булавки, объясняя ему, что она не имела особой ценности и, похищенная у него в театре, будет возвращена, если ему угодно будет объясниться с одной особой при встрече по указанному адресу. К этому я присовокупил, что в таком случае необходимо крайне поторопиться и действовать безотлагательно, потому что от этого зависит жизнь и честь невиновного.

В назначенный час я отправился в указанное место, куда вскоре явился один джентльмен лет тридцати, очень благородной наружности, хотя потерявший лоск от неправильного образа жизни.

– Милостивый государь, – произнес я, – признаете ли вы, что эта булавка ваша?

– Моя, сударь, и я явился согласно вашему желанию, чтобы получить объяснение этому странному приглашению.

Я в нескольких словах рассказал об ужасном положении несчастной Мэри.

– Ах, они, негодяи! – вскрикнул джентльмен. – Я вам сообщу превосходные сведения. Некто по имени Гартли, по крайней мере так он себя называет, украл у меня эту булавку в театре, я тотчас же указал на него полиции, и он по выходе из театра был арестован, но поскольку при нем ничего не нашли, то и отпустили. Я сообразил, однако, что, если принесу официальное заявление о краже, возникнут тягостные для меня признания. Эта булавка не что иное, как подделка одной драгоценности, некогда подаренной мне весьма уважаемым мною родственником. Неожиданные карточные долги, – если уж я должен вам сказать все, чтобы спасти несчастную девушку, – вынудили меня продать подлинную, с которой я велел сделать совершенную копию, чтобы родственник не заметил моей утраты.

– Благодарю вас за откровенность, сударь, – произнес я, – этого достаточно, чтобы доказать невиновность несчастной, ложно обвиненной. Вам, может быть, неприятно будет отправиться со мной к главному суперинтенданту полиции?

– Нисколько! Я желаю лишь одного – чтобы черт побрал эту булавку и мошенника, который украл ее!