Записки пожилого человека

В последние годы все реже слышна эта еще недавно расхожая формула: «вызвали на ковер». Кстати, у Даля этого выражения нет, а в четырехтомном словаре русского языка оно квалифицируется как просторечие. Видно, формула эта рождена действом, выработанным командно-административной системой, ставшим неотъемлемой частью ее отлаженного механизма. Тогда и вошла в язык, распространилась. Она включала в себя и установившиеся при проводимом правеже правила поведения — и тех, кто на ковер вызывал (они должны были обличать, прорабатывать, осуждать), и тех, кого вызывали (они были обречены то, чтобы признавать ошибки, осуждать свои промахи, обещать исправиться).

Так что ничего удивительного в нашем вызове на ковер и в том, как проходило это мероприятие, не было.

Свободомыслящие отставники

В только что вышедшей у нас книге Аркадия Белинкова «Сдача и гибель советского интеллигента» прочитал: «Деспоты — это такие люди, которым позволяют быть деспотами. Как только им перестают позволять, они становятся очень милыми людьми, а лучшие представители даже демократами». И вспомнил я такую историю…

Был прекрасный пляжный день, из тех, что редки на Рижском взморье. Была отменена обычная прогулка вдоль моря — все остались загорать и купаться. Только Анатолий Бочаров (ему после инфаркта и в такой воде было запрещено купаться) в одиночестве отправился гулять.

Вернулся он после долгой прогулки со спутником: издали было видно, что тот ему что-то оживленно рассказывает. Поравнявшись с нами, Анатолий простился со своим спутником и подошел ко мне.

— Слушай, ты не знаешь, с кем это я гулял? Лицо вроде знакомое, а кто такой, где я его видел, вспомнить не могу. Всю дорогу произносил такие революционные речи, так ругал власти, что я грешным делом подумал, не провокатор ли какой.

— Знаю. Не провокатор. Это Михайлов. Наверное, отдыхает в правительственном санатории и скучает.

— Тот?

— Да, тот самый.

«Тот самый» означало бывший первый секретарь ЦК комсомола, секретарь ЦК, секретарь МГК, посол в Польше и Индонезии, министр культуры, председатель Комитета по печати, само собой разумеется, член ЦК, депутат, недолгое время даже член Президиума ЦК.

В ту пору Михайлов был уже всего лишь персональным пенсионером — этим объяснялись его оппозиционные настроения, его революционные речи.

Как неоперабельный осколок

Дело было, кажется, лет через пятнадцать после войны — катались мы с Виктором Некрасовым в Малеевке на лыжах. Вышли на незнакомую поляну — день солнечный, снег сверкает. Остановились, любуемся…

— Знаешь, — сказал я, — стыдно признаться, это как рефлекс, я до сих пор в незнакомом месте прежде всего прикидываю про себя, как организовать тут оборону своей роты…

— И я тоже расставляю мины… — рассмеялся Некрасов. — Здорово это во всех нас попало…

День Победы

Какие только глубокомысленные и хитроумные благоглупости я ни слышал и ни читал о том, почему Запад празднует день Победы над фашистской Германией восьмого мая, а мы девятого. Вот недавно и «Итоги» (1997, № 19) в заметке «Медаль за город Будапешт» пишут: «Запад празднует Победу восьмого мая. Мы — девятого. Это не случайно, и дело не только в том, что в Праге до последнего дня оставалась недобитая группировка вермахта, а немцы подписывали две капитуляции: отдельную, торопливую — перед англо-американским командованием, и общую, торжественную — перед всеми союзниками во главе с СССР. На самом деле наша страна вела две войны. Великую Отечественную — за свою честь и свободу и вторую мировую — за передел мира».

Здесь все свалено в одну тарелку — и котлеты и мухи. Бои, продолжавшиеся, кстати, не только девятого, но и десятого мая, никак не связаны с тем, что мы празднуем день Победы девятого. И подписанный седьмого мая немецким командованием в Реймсе предварительный протокол капитуляции, названный в «Итогах» «торопливым», никакого отношения не имеет к тому, что наши союзники отмечают его восьмого (тогда бы они день Победы праздновали седьмого). Ни при чем здесь и тот передел мира в пользу Советского Союза, который был для Сталина закономерным плодом одержанной победы.

В годы «холодной войны», обличая антисоветские козни Запада, писали, что союзники не случайно отмечают Победу над гитлеровской Германией не в один с нами день, дескать, опередить нас хотели, умыкнуть, присвоить себе нашу славу. Теперь же в этом видят коварство Сталина, его стремление загодя порвать с бывшими союзниками в предвидении того, что после войны они станут противниками.

Нет оснований отрицать политические и дипломатические игры союзников, тем более жестокое коварство и ненасытный имперский аппетит Сталина, но в данном случае все это к делу никакого отношения не имеет.

А теперь о том, почему же так случилось.