Записки пожилого человека

Я чувствовал и чувствую себя русским писателем. Не только потому, что пишу на русском языке, другого я просто не знаю. Я русский по культуре, по ощущению прошлого и настоящего России. Я не просто русский, я советский писатель. Человек не выбирает ни место, ни время своего рождения. Он приходит в уготованный для него мир, не ведая, что его ожидает. С детства я воспринимал жизнь глазами советского человека. Это совершенно новое понятие на земле, еще далеко не познанное. Это понятие наднациональное. Оно формируется общественным строем государства и взаимоотношениями между людьми внутри этого строя. Как к нему ни относиться, оно уже оказывает и будет оказывать влияние на историю человечества…

Из письма Б. Балтера (февраль 1972 г.) французскому литературоведу Гургу.

После исключения из партии Борис держался так, словно ничего особенного не произошло. «Не надо считать меня героем или мучеником — не посадили, не выслали. Просто я не мог поступить иначе», — как-то сказал он. Главную роль тут играло его писательское самоощущение и самосознание. Ему удалось в «До свидания, мальчики» написать правду о пережитом потому, что он осмыслил то, что было с ним и с его ровесниками, с общечеловеческих позиций, с позиций того гуманизма, который у нас третировался как «абстрактный». Отступить, склонить голову перед несправедливостью, покаяться ради житейского благополучия значило для него убить в себе художника, — судя по выступлению на партийном собрании редакции «Юности», он ясно понимал это.

И все-таки история эта дорого ему обошлась. Его перестали печатать — к этому он был еще более или менее готов, хотя не ожидал, что зарабатывать что-то на жизнь будет делом непростым и нелегким. Пришлось взяться за переводы — вернее, переписывать корявые, не очень вразумительные подстрочники, но хорошо, что верные друзья поставляли хоть такую работу. Она его не вдохновляла, но что тут поделаешь, жить-то надо… Во всяком случае, эта работа его не оскорбляла, не ранила. А вот что он как человек чести и долга переживал болезненно, это предательство тех, кого числил в приятелях, в добрых малых, — со сталинских времен все это тянулось: от «опального» отшатывались, связи с ним прерывали, боясь внимания вездесущих органов. (Борис, кстати, был уверен, что за ним стали «присматривать».) Впрочем, на то оно и предательство, потому так больно и задевает, что не ждешь его. Известный театральный режиссер, по просьбе которого Балтер сделал инсценировку тургеневских «Отцов и детей», решив, что никто не осмелится защищать писателя, которого исключение из партии за «подписантство» поставило вне закона, присвоил себе авторство инсценировки. Дело дошло до суда, на котором мародер в последний момент дал задний ход. Думаю, что испугался того общественного резонанса, который неожиданно для него получила вся эта история, — на суд пришло довольно много писателей и деятелей искусства, чтобы продемонстрировать ему свое презрение…

Все чаще Борис стал болеть — сердце… Врачи рекомендовали ему больше времени проводить на свежем воздухе, лучше всего вообще поселиться где-нибудь за городом. Да он и сам хотел — такое у меня сложилось впечатление — отринуть столичную суету, приносившую ему тогда главным образом отрицательные эмоции, прийти в себя, обрести поколебленное душевное равновесие. Начались поиски загородного дома. Не помню, какие еще были варианты, но купил Борис дом в деревне Вертушино, которую лишь овраг — десять минут ходьбы — отделяет от дома творчества в Малеевке. Говорили, что Малеевка не лучшее место для сердечников, — не знаю, так ли это в действительности, не знаю, слышал ли об этом Борис. Но в том, что Борис выбрал Вертушино, свою роль сыграла не только дивная красота и покой этих мест, не только относительная дешевизна покупаемого дома, но и то, что в доме творчества есть врач (увы, умер Борис мгновенно, и этот врач ничем не мог ему помочь), есть московский телефон, что оттуда не так трудно добираться до железнодорожной станции. Важно было для него и то, что в доме творчества почти всегда живет кто-нибудь из друзей или добрых знакомых, будет с кем сыграть в шахматы или перемолвиться словом.