Записки пожилого человека

Самое тяжелое мое воспоминание о войне тоже относится к этому времени. Сотни несчастных людей на астраханских пристанях в надежде эвакуироваться морем в Баку и Красноводск. С замученными детьми, с беспомощными стариками, с жалким скарбом. В глазах безнадежность, отчаяние — у многих это, видимо, не первый город, из которого им приходится бежать. Попадут ли на пароходы, а если попадут, что их ждет — по дороге немцы бомбят, сбрасывают мины. Полнеба было несколько дней затянуто густым черным дымом — это горели разбомбленные нефтехранилища. Каково им было на это смотреть? Мы были молоды, у нас было оружие, мы будем драться, постараемся подороже продать свою жизнь. А что могут они?

И другая война пошла, когда мы стали наступать. И хотя за каждое отвоеванное село, за каждый отвоеванный город приходилось платить немалой кровью, многими жизнями — самочувствие уже было совершенно иным, мы поверили в свою силу.

Да, у каждого была своя война. Но какой же она была разной, эта война, которой, казалось тогда, конца не будет, такой долгой она была…

Приказ № 227

Начало того, что теперь называют Сталинградской битвой, в моей памяти связано с этим приказом…

Тот день в первых числах августа сорок второго, когда нас неожиданно, в неурочное время построили, чтобы огласить очень важный приказ, был жарким. Небо было безоблачным, солнце пекло, а мы в строю во дворе на окраине Астрахани, где после эвакуации из блокадного Ленинграда в зданиях рыбного втуза разместилось наше Высшее военно-морское училище имени Фрунзе, слушали этот приказ, который обозначался номером 227. Потом его обычно называли «Ни шагу назад!» — таков был сразу понятый его главный смысл.

На душе был мрак и становившаяся нестерпимой боль — почему так воюем. Дела на фронте все хуже и хуже. Катастрофой закончилось наше харьковское наступление, пал Крым — сначала Керчь, потом Севастополь, немцы прорвались к Воронежу, устремились к Сталинграду, Кавказу, поражение за поражением, как в самые тяжелые месяцы сорок первого, снова «клещи», «окружения», «котлы», из которых с величайшим трудом выбирались остатки наших разбитых армий, а очень часто и это не удавалось. К Астрахани, которая еще совсем недавно была глубоким тылом, стремительно приблизился фронт: немцы взяли Элисту, линия фронта, правда, не сплошная, пунктирная, уже была в калмыцких степях, от нас километрах в ста пятидесяти, в эти же дни в Астрахани было объявлено военное положение.

Все это мы знали, однако приказ поразил нас. Поразил тем, что о поражениях, отступлении в нем говорилось с неслыханной до этого прямотой и жесткостью, ничего подобного не было ни в округло-расплывчатых сводках Совинформбюро, ни в большинстве газетных корреспонденций, смысл которых сводился к тому, что все идет своим чередом, победа будет за нами. Говорилось в приказе, что население теряет веру в Красную Армию, что многие ее проклинают за то, что она отдает их в руки фашистским захватчикам. А сама драпает на восток.

Мне эта горькая правда казалась справедливой, а суровая жесткость оправданной. Ясно было, что дошло до края, до точки, дальше некуда. Так был настроен не только я, но и все мои товарищи, и солдаты, которыми я потом командовал, вспоминая те дни, говорили то же самое. Очень многие понимали или чувствовали, что надо во что бы то ни стало выбираться из той страшной ямы, в которой мы оказались, иначе гибель, крах всего. И дело не в самом по себе приказе, как это иногда представляют, ставшем спасительным, а в том, что он совпал с настроением великого множества сражавшихся на фронте. Надо было, чего бы это каждому из нас ни стоило, упереться. И уперлись. Уперлись в Сталинграде, Воронеже, Новороссийске. Из мрака и ожесточения, которые были в наших душах (Пушкин, размышляя о том, что решило дело в 1812 году, назвал это «остервенением народа»), и родилась та сила сопротивления, с которой победоносно наступавшие немцы справиться не смогли, сломались.

В моей памяти приказ «Ни шагу назад!» тесно связан с другим приказом, который нам зачитали через несколько дней, определившим дальнейшую судьбу нашего курса. (Я отыскал книгу, посвященную истории училища, и выяснил, что память меня не подвела, — приказ был от 11 августа.)