Записки пожилого человека

Конечно, это нетрудно оспорить — Некрасов здесь невольно подменяет понятия: «прототипичность» повествования не противостоит художественности, это явления разного ряда. Но его автохарактеристика, его представление о своих писательских возможностях говорят, что в творчестве он был так же внутренне свободен, как и в своем поведении. Так естественно, так органично выражается его личность в повествовании, что, кажется, ему вообще от природы была неведома «литературщина». На самом деле это не так: война сделала его писателем еще и потому, что тогда ему открылась подлинная цена «правды точной и нагой».

Однако пусть не возникнет неверного представления, что писательство как-то тяготило Некрасова, что он принуждал себя работать. Такие писатели есть — не зря существует этот принцип «ни дня без строчки». Некрасов же работал увлеченно, получая от работы удовольствие, думаю, еще и потому, что это была для него возможность заново, неторопливо пережить то, что с ним было, — на войне и после войны, в далеких краях и в родном Киеве. Я никогда не слышал от Некрасова жалоб на какие-то внутренние заминки в работе, если в письмах он иногда на что-то жаловался, то только на внешние обстоятельства. Все чаще Ялта, Малеевка, Комарово — писательские дома творчества — становились для него не только местом, где можно купаться или ходить на лыжах, но и убежищем, где можно скрыться от все труднее обуздываемой киевской и московской суеты. Этот мотив проходит через многие письма и открытки.

* * *

«Привет из красавицы Ялты. Как видишь, художественные вазы и изящные щиты делают ее красивой. [Открытка представляла собой блеклую цветную фотографию моста в Ялте через речку Водопадную, перила которого завершают чудовищные по уродству гипсовые вазы и щиты для „наглядной агитации“. Некрасов совершенно не выносил подобных казенных красивостей, пропагандистских штампов. Перечитывая эту открытку, я вспомнил, как после многомесячных празднеств в честь 300-летия присоединения Украины к России он сказал: „Не могу теперь слышать цифру триста“. — Л. Л.] Спасибо т. Бакману, что запечатлел это и не остался в неизвестности… А вообще здесь мирово. Тихо, спокойно, никаких телефонов и 100 грамм. Купаемся, загораем. Работаю. С 7 ч. утра!!! до завтрака. И вечером с 5–7 (как прием у зубного врача). Пробудем здесь весь июнь…»

* * *

«Что-то совсем не знаю, как течет твоя жизнь. Моя — прекрасно. В Ялте во всяком случае. Погода чудесная. Купаемся. По вечерам кино. (Кстати, видел ли итальянское „Вакантное место“? Extra!) Работаю. Дую Францию [речь идет о путевых заметках „Месяц во Франции“, опубликованных после долгих битв с цензурой в апрельской книжке „Нового мира“ за 1965 год. — Л. Л.]. Пока, очевидно, для потомства. Пошел уже пятый лист. Во как! Писателей здесь никаких, кроме Жоры Владимова и уезжающего на днях Волынского. Водки не пьем. Все на высочайшем уровне. Пробудем до 15.VII…»

* * *

«У нас уже вроде лето. Ездим уже на пляж. В воде засиживаться не очень хочется, но на камешках валяться совсем неплохо. К тому же, как ни странно, я работаю, впрочем не очень переутомляюсь».

* * *

«…Шлю вам привет из солнечной (во всю!) Ялты, новогодний привет! Желаю и т. д. Здесь тихо, пусто, рабоче (правда, только собираюсь) и тепло. Что еще надо?..»

* * *