Записки пожилого человека

В 1943 году Симонов написал «Корреспондентскую застольную» — шуточную, немного сентиментальную, как и полагается в этом жанре, предназначенном для исполнения в «домашнем» — в данном случае в журналистском — кругу. Песенка, отличную музыку к которой сочинил М. Блантер, стала очень популярна в послевоенные годы. Но есть в ней и залихватскость, сродни той, что присутствует в некоторых писательских автобиографиях, о которых я говорил:

Там, где мы бывали,
Нам танков не давали,
Репортер погибнет — не беда
Но на «эмке» драной
И с одним наганом
Мы первыми въезжали в города.

Конечно, это явное поэтическое преувеличение, объясняемое скорее всего тем, что сочинялась песенка во время трудной и опасной фронтовой командировки и, видимо, этой бравадой автор старался преодолеть давящее, гнетущее чувство нависшей опасности.

Потом, после войны, когда ему приходилось касаться работы военных журналистов, Симонов писал совсем иное: «…Служить в газете военным корреспондентом было самое малое из всего, что были обязаны делать на войне люди нашего возраста. Другие, такие же, как мы, просто получали повестки военкомата и шли на фронт рядовыми, сержантами и лейтенантами в зависимости оттого, какая действительная служба или какое военное образование было за плечами. Работа военных корреспондентов была не самой опасной работой на войне. Не самой опасной и не самой тяжелой. Тот, кто этого не понимал, не был ни настоящим военным корреспондентом, ни настоящим человеком». И не раз, когда речь заходила о нем самом, Симонов, который был одним из самых отважных фронтовых журналистов, настойчиво повторял: «Я не был солдатом, был всего-навсего корреспондентом…»

И еще одно свидетельство. Николай Атаров, с которым я когда-то познакомился, поступив на работу в «Литературку» (он был членом редколлегии), в войну служил в армейских газетах. Как и тем его коллегам, кто стремился добыть горячий материал, ему приходилось попадать в опасные переделки. Но вот что он писал о военных журналистах (недавно в своей книге его дочь процитировала записи, делавшиеся им для себя): «Наше положение было ложным. Возможность остаться живым была задана профессией. Если быть совсем правдивым до конца, она делала необязательным мужество. Ответственность была ничтожной. Нас не прижимала сама война — крепко нас прижимали начальники». Может быть, он даже преувеличивает. Но если стремишься к правде и дело касается тебя, всегда лучше перегнуть палку в эту сторону. Я оценил мужество человека, написавшего эти строки.

Военные хотят себя видеть такими

Нарвичский университет в Вермонте ежегодно устраивал летнюю русскую школу: усиленные занятия русским языком, немного литературы, немного страноведения. Обычно к школе пристегивалась конференция или круглый стол — приглашали русистов со всего света. На одно такое мероприятие — конференцию «Литература и власть» в 1992 году пригласили и меня.

Школа размещалась не в университете, а арендовала помещение по соседству (милях в ста) в военном училище — там в эту пору то ли каникулы, то ли у курсантов летняя практика. Так что я получил и некоторое представление об американском военном училище.

Место дивное: холмы, покрытые лесами, неподалеку очень красивый слюдяной распадок, множество белок и бурундуков, которые совершенно не боятся людей, большие лужайки, на которых непрестанно стрекочут машинки, подстригающие траву, там иногда, когда было жарко, проводили занятия. Безлюдно, машин мало. Почти весь этот городок или поселок, не знаю, как точно назвать, кроме нескольких десятков одноэтажных домов, выстроенных большей частью еще в девятнадцатом веке, но выглядящих как новенькие, занят училищем и его службами: учебные корпуса, общежитие — просторные комнаты для курсантов, каждая на двух человек, со всеми удобствами, телефоном (я жил в такой, правда, один), спортивный зал с бассейном, клуб с большим зрительным залом, библиотека, в которой в нескольких комнатах хранит свои книги и русская школа — там я отыскал кое-что мне прежде недоступное (при мне заканчивалось строительство новой, гораздо большей библиотеки), столовая с двумя вместительными залами — никаких очередей, никакой толкотни, а кормят просто на убой, так, как не снилось у нас, наверное, даже в академии Фрунзе, ешь, сколько хочешь (особенно нашего брата поражает немыслимое количество и разнообразие овощей и фруктов). Образцовый порядок — ни одного поломанного стула, ни одной перегоревшей лампочки, ни облупившейся краски, ни текущих кранов, ни специфического аромата столовки и отхожих мест — идеальная чистота. Нет, меньше всего это похоже на наши военные заведения, на казарму.

Но есть и сходство. На площадке перед административным корпусом — орудия разных времен. Это и у нас любят выставлять. На одной из лужаек на постаменте — танк. Где только я их ни видел — и у нас, и в Чехословакии, и в Израиле, и в Монголии, на Халхин-Голе.