Записки прапорщика

- Ни к кому я не принадлежу. И там тоже сплошное политиканство. Больше говорят, чем делают; фраз больше чем надо... Пойдемте чай пить, неожиданно закончил Гвоздев.

- Идемте.

За чаем Гвоздев рассказал о настроениях и работе крестьянского Совета. Председателем в нем Авксентьев, ему дан пост министра внутренних дел. В Совете он демократию разводит, а в министерстве проявляет жесткость администратора: издал циркуляры о недопущении никаких беспорядков в помещичьих экономиях, приказал оставить в неприкосновенности помещичьи посевы, обещал помещикам содействие при уборке урожая.

- А как ведет себя бабушка Брешко-Брешковская?

- Выжившая из ума старуха, нянчится с ней вся наша братия только потому, что она просидела несколько лет в тюрьме и в ссылке. Керенский в Зимний дворец перебрался и бабушку около себя поселил. Плохо дело. Я кляну тот день, когда меня избрали представителем от 8-й армии в состав крестьянского Совета. Лучше было бы на фронте со своим ветеринарным лазаретом ездить...

* * *

Уже пять дней я в Питере. Был в Смольном, где жизнь кипит. Масса представителей с фронта - солдаты, много рабочих, снующих по различным комнатам, получающих литературу, указания, советы. Много говорят по поводу июльского выступления; большевиков ругают, но в то же время признают, что сейчас Петроградский Совет имеет более революционный вид, чем раньше, там почти обеспечено большинство за большевиками.

В Таврическом дворце попал случайно на заседание исполкома Совета рабочих депутатов. Делал доклад Громан о положении в стране с продовольствием. В большом зале, где раньше заседала Государственная дума, три четверти мест пустуют.

Больше оживления в кулуарах, где люди обсуждают положение на фронте, введение смертной казни и прочее.

- Что же поделаешь, - говорит один из членов Совета, одетый в форму военного врача, - мы должны продолжать войну в единении с союзниками. Союзники требуют, чтобы фронт был дисциплинирован, а дисциплину без крупных репрессий не восстановишь. Вся ставка на смертную казнь.

Потолкавшись по общественным организациям Петрограда, я собрался ехать обратно на фронт, ничего не получив путного от этой поездки. Перед отъездом зашел на Путиловский завод повидать брата. Он на этом заводе уже тридцать лет. Оказалось, брат меньшевик. Несколько рабочих вели ожесточенный спор.

- Большевики правы, - говорили одни. - А меньшевики и эсеры ведут нас по указке союзников; надо гнать их в три шеи.

- Большевики - немецкие шпионы, - говорил брат Николай, - было официальное извещение. Я слышал доклад следователя по важнейшим делам в Совете рабочих депутатов: все нити в руках.

- Врут они, все эти ваши следователи по важнейшим делам. Что это за следователи? Откуда они взялись? Раньше были прихвостнями у царя, а теперь товарища Ленина за контрреволюционера представляют.

- Надо скорей Учредительное собрание созывать, оно решит вопрос об отношении к войне.

- Учредительное собрание, очевидно, провозгласит демократическую республику, как во Франции и Америке, - сказал я.

- Нет, извините, господин офицер, нам такой республики не надо. Нам нужен контроль над производством, нам нужно национализировать предприятия, а не делать хозяевами предприятий теперешних владельцев. Власть мы должны установить свою, а всех этих Милюковых, Гучковых гнать в три шеи! возражал Николай.

- У нас нет опыта управлять государством.

- Ничего, управимся. Подумаешь! Что ж, они родились, что ли, министрами? Только потому, что у них мошна толста, и в правительство попали. К черту гнать их оттуда!

* * *

Двинулся к себе на позиции. Поезд довез до станции Проскурово, где я узнал, что 11-й полк расположен на отдыхе около Волочиска. Доехал до этой станции, а до 11-го полка надо идти пешком километров семь вправо, к деревне Савино.

Ларкин забронировал для меня хату. Музеус за последние три недели, что я его не видел, показался мне постаревшим, осунувшимся; ходит с большим костылем; раненая нога болит.

- Садитесь, - встретил он меня ласково. - Когда приехали?

- Только сегодня, господин генерал.

- Что хорошего в Питере?

- Ждут от фронта больших чудес. Много говорят о необходимости решительного наступления, решительной обороны и очень мало делают.

- Нужно было бы всех говорунов сюда, на фронт. Я никогда не был сторонником больших репрессий по отношению к солдатам; даже в тяжелых случаях ни одного солдата не предал полевому суду, а теперь за всякий проступок требуют гнать солдата на смертную казнь. Противно мне это. Счастливы те, кто были в первые дни революции отчислены в резерв. Я получил циркуляр, обязывающий оказывать содействие помещикам в уборке посевов. Мало того, не имею права отказать помещикам в откомандировании солдат из резерва на уборку полей. А ведь солдаты те же крестьяне. Как они будут убирать хлеб помещика и возить его на гумно того же помещика?..

- А как вы относитесь к Керенскому, господин генерал?