Записки прапорщика

— Если бы не был сволочь, то пошли бы… Что там было, Дмитрий Прокофьевич! Два батальона, которым нужно было итти на позицию, построились в полном снаряжении. Поп отслужил молебен, а потом солдаты вдруг открыли стрельбу. Стреляли вверх — острастки ради. Некоторые целились прямо в офицеров. Полковой комитет этого полка смещен. Офицеров из комитета по шапке.

— Значит и меня скоро по шапке погонят?

— Ну, что вы! Вас никто за офицера не считает.

Минут через двадцать после подачи Ларкиным чая зашли Васильев и Анисимов.

— Мы вас ждали весь вечер, уж три раза приходили, — обратился ко мне Васильев, протягивая руку. — Видите ли, Дмитрий Прокофьевич, настроение становится тревожным.

— В каком смысле?

— Боюсь, как бы завтра у нас эксцессов не было: итти на позицию солдатам не хочется. Нам надо заблаговременно обсудить, как реагировать на действия солдат, ежели они откажутся итти.

— Бросьте, тов. Васильев, чего заранее морочить голову и себе и другим над тем, чего может быть и не будет. Откажутся выступить на позицию, тогда поговорим. Если бы вопрос шел о наступлении, ну, тогда было бы понятно, что предварительно обсудить следует, насколько серьезно операция подготовлена. А сейчас дело простое: сменить финляндцев на знакомой уже нам позиции. Лучше расскажите, что было на митинге с членами Государственной думы.

— Особого ничего. Собрали человек тысячу солдат массу офицеров. Командовал митингом командир Финляндской дивизии генерал Сельвачев. Вы его видели когда-нибудь?

— Нет, не видел.

— Чудной такой, череп у него словно сахарная голова — высокая, узкая. Вышел он на возвышение и сказал, что прибыли господа члены Государственной думы, которые хотят разъяснить текущий момент. Скомандовал «смирно», потом «вольно». Рядом с ним стал член Государственной думы, князь Шаховской, а другой Макагон… Говорил насчет необходимости защищать свободную Россию, что немец делает попытки использовать нашу революцию в своих интересах и разбить нашу армию с тем, чтобы снова поставить у нас царя. Рассказывал, что, когда у нас произошла революция и немцы об этом узнали, повели газовую атаку и пало несколько тысяч наших солдат.

Потом выступил Крыленко. Его солдаты слушали, как своего. Он хлестко отделал и Шаховского и Махагона.

Он говорил, что Дума состоит сплошь из помещиков и капиталистов, что не она революцию делала, а рабочие. Словом, так их сконфузил, что солдаты хохот подняли. Крыленко поставил вопрос о жалованьи, сколько они получают? Ответа не было слышно.

* * *

В штабных канцеляриях поговаривают о том, что союзники нажимают на Временное правительство, чтобы оно отдало приказ о переходе в общее наступление по всему фронту. Это вопрос серьезный. С какой стати нам вести наступление? Нам дай бог удержать то, что мы захватили полтора месяца назад. А чтобы немцы и австрийцы в свою очередь не провоцировали своих солдат на выступление, нам надо установить тесные сношения с немецкими и австрийскими солдатами, стараясь разъяснить этим солдатам цели нашей революции. Это будет понятно нашему противнику, вернее его рядовой массе, и рядовая масса не пойдет в наступление.

— Немцы не такие дураки, — сказал Боров, обращаясь к Калиновскому. — Если мы будем сидеть не сходя с места, то они тоже, думаешь, будут сидеть? Я стою за то, чтобы вести наступательную оборону.

— Ты можешь быть сторонником чего угодно, но солдат наступать не станет, — возразил Калиновский.

— А я тебе говорю, что станет! — вскипел Боров.

— Нет, не станет. Солдат теперь спит и видит, как бы поскорее поехать домой землю делить.

* * *

12 апреля полк в полном спокойствии выступил из Олеюва на позицию. Протазанов уехал в отпуск, оставив временно командовать полком Соболева.

По словам Блюма, это — маневр. Он хочет поставить солдат перед фактом командования Соболевым. Соболев изменился до неузнаваемости. У него появилась некоторая ровность в голосе, солидная медлительность в движениях, внимательность к солдатам и младшим офицерам.

15 апреля неожиданно прочел в приказе по полку, что я назначаюсь младшим офицером в 10-ю роту и свою команду должен сдать поручику Конаковскому.

Конаковский — кадровый офицер, проторчавший всю войну в Туле в запасном батальоне, откуда был выслан на фронт лишь после революции, так как окопавшихся в тылу теперь гонят на фронт.

Соболев очевидно решил порадеть своему товарищу по полку и устроил его на мое место в команду по сбору оружия и похоронную.

10-я рота встретила меня хорошо, солдаты приветствовали мое появление, ибо, будучи ранее в этом же батальоне, знали меня в бытность мою солдатом. Правда, таких старых солдат осталось немного.

Капитан Соколов, командир роты, встретил меня с видимым дружелюбием:

— Вы возьмете под свое наблюдение работы по укреплению проволочных заграждений перед окопами на участке всей роты, а в случае каких-либо действий вы будете руководить третьим и четвертым взводами. Обедать приходите ко мне. Пусть ваш денщик приносит обед ко мне.